«У вас, мистер, — неприязненно подумал князь, — на вашем крошечном острове свои порядки, а у нас в безграничной империи, в половину Европы и в половину Азии, да ещё с Аляской и Калифорнией в Америке, — свои! И не вам нас учить! А мы менять ничего не намерены!».
— Встань, голубчик, встань! Ну зачем же так? Не надо. Вставай, вставай, — повторял ласково князь и, нагнувшись, вновь дотронулся до плеча конторщика. А затем, повернувшись к Возгрину, теперь, безусловно, бывшему управляющему, произнёс: — Слава Богу, мы остановили якобинскую заразу, освободили Европу от наполеоновского деспотизма, а то, к чему вы меня призываете, мистер, наш славный император не одобрил бы. Я в этом уверен. Мы в России уж как-нибудь обойдемся без вашего просвещённого ума, — съязвил Голицын. — Я сам знаю, как мне облагодетельствовать моего подданного.
Он опять обращался к Чесенкову:
— Ну встань же, голубчик, встань! — Чесенков пугливо поднялся и стоял ни жив, ни мёртв с опущенной головой. — Ты вдовец? У тебя, в самом деле, второе венчание? — допытывался Голицын. Тот кивнул. — Любопытно, м-да… любопытно. Что ж, я тебя лично благословлю. По-нашему, по-русски, голубчик. В храме, перед алтарем.
Князь величественно, неторопливо развернулся своим полнотелым корпусом, приподняв подбородок, и надменно произнёс, обращаясь к Возгрину:
— А вас, господин управляющий, я не в силах порадовать. После нашего отплытия вы можете считать себя свободным. М-да. Совершенно свободным! — язвительно подчеркнул князь, усмехнувшись. — И незамедлительно отправляться на свою любимую родину. Мы тоже вас отблагодарим за те труды, которые вы вложили, м-да, в матушкино имение.
Князь Голицын замедленным кивком головы показал, что аудиенция закончена.
III
Через три дня, 24-го июля, состоялось венчание крепостного крестьянина Ивана Даниловича Чесенкова и дворовой девицы Катерины Кузяковой. Князь Сергей Михайлович Голицын перед алтарем в присутствии изысканных гостей (он привык всё делать напоказ) благословил иконой Христа Спасителя вдовствующего конторщика, вступавшего во второй брак, лицемерно прослезившись на церемонии и приобнявшись со своим рабом. Об этом княжеском даре благодарный раб в приливе самых незамутненных верноподданнических чувств в тот же день своим каллиграфическим почерком вывел тщательнейшую надпись на гладкой оборотной стороне святой доски.
Джону Возгрину князь Голицын перед отплытием из Винстернского один на один в своем роскошном кабинете вручил расчётный лист и… французский пистолет! Чтобы ещё больше унизить гордого брита, сказал:
