В России в те годы не было условий для научно-исследовательской работы. Русским ученым приходилось осуществлять свои замыслы в заграничных лабораториях.
Об этом убедительно рассказывает знаменитый химик Владимир Васильевич Марковников (1838–1904), побывавший в Лейпциге, в лаборатории у химика Кольбе.
В лабораторию Кольбе Марковников пришел зрелым ученым. «Мое положение в лаборатории Кольбе, — пишет он, — было несколько иное, чем всех остальных. Уже три года как я был магистром и работал над своими темами. Уже в первые годы по приезде в Германию я убедился, что Казанская лаборатория в теоретическом отношении далеко опередила все лаборатории Германии, курсы же лекций были слишком элементарны. Не особенно много также пришлось пользоваться и практическими указаниями профессоров».
Взгляды Марковникова на основные вопросы органической химии были несравненно глубже взглядов тогдашних немецких химиков. Работы, которые Марковников собирался поставить в лаборатории Кольбе, зачастую встречали резкое противодействие со стороны ее руководства. Марковникову приходилось выдерживать настоящие бои, добиваясь, чтобы намеченные им исследования были включены в план работы лаборатории.
С собственными планами ехали за границу и Сеченов, и Пирогов, и Менделеев, и Павлов… Таким же самостоятельным ученым с ясным пониманием своих целей был и Столетов. И его, как и многих русских ученых, поехать за границу вынудило отсутствие на родине условий для научно-исследовательской работы.
Будущий великий физик вскоре же выделился в кружке молодых ученых, слушавших лекции Кирхгофа по математической физике.
«Хотя большинство из нас, — рассказывал впоследствии К. А. Тимирязеву В. Ф. Лугинин, бывший участником этого кружка, — были старше Столетова и многие обладали очень основательным математическим образованием, но с первых же разов, как мы стали собираться для составления лекций, он резко выдвинулся вперед; то, чего мы добивались с трудом, ему давалось шутя, и вскоре он сделался уже не простым сотрудником, а руководителем наших знаний».
«Могу со своей стороны прибавить, — писал Тимирязев, — что когда, через несколько уже лет, я в свою очередь провел в Гейдельберге несколько семестров, посещая, между прочим, и практические занятия у Кирхгофа, мне доводилось слышать еще свежее предание об одном молодом русском, с виду почти мальчике, изумлявшем всех своими блестящими способностями».
В одном из писем Кирхгоф называет Столетова самым талантливым из своих слушателей. До какой степени Кирхгоф ценил и уважал Александра Григорьевича, показывает то, что впоследствии он постоянно посылал ему рукописи своих трудов, прежде чем отправить их в печать.
