Путешествие без карты | страница 23
— Раз-з-зумно, — пробормотал Гущин. — Раз-з-умно. Он попытался наполнить стакан из нового графина, но руки его дрожали, водка расплёскивалась по столу, лилась на новые плисовые штаны. Сидевший рядом Богеберг перехватил графин и сам наполнил до краёв стакан Гущина.
— Я… это… раз-з-з-зумно… — Гущин отпил полстакана, обвёл всех тяжёлым осоловелым взглядом и опять потянулся к стакану. — Я значит… без закуски, как почивший в бозе государь император Александр Третий. — Трижды икнув, он осушил стакан, снова икнул и свалился со стула.
— Готов! — сказал Шок. — До утра не очухается. Надо действовать. — Он стал на колени и ощупал карманы храпевшего сторожа.
— Не нахожу! — сказал растерянно Шок. — В карманах его нет!
— Значит, в тулупе! — Каршеник подошёл к вешалке, сунул руку в карман овчинного тулупа Гущина и вытащил большой тяжёлый ключ.
— Он самый, от ворот, — признал Аугуст. — Давай его мне.
У ворот сидеть буду я.
Получив ключ, Аугуст заторопился.
— Скоро двенадцать. Пора закрывать ворота.
Каршеник подошёл к Оттилии.
— Спасибо тебе. Прошло как по писаному. А?
— Я очень, очень боялась, — призналась Оттилия.
— Чего боялась?
— Вдруг он догадается… поймёт, что у вас в графинах не водка, а просто вода… А ещё я хочу… — Она виновато улыбнулась. — Хочу спросить… если можно: зачем вы его напоили?
Приветливое лицо Каршеника посуровело:
— Ты выполнила своё революционное задание, и всё! Ничего больше знать тебе не надо. Таков закон подпольщиков. Запомни на всю жизнь!
Около часа ночи со двора извозчиков выехали широкие дровни. Дровни были устланы промятой соломой, у передка, свесив ноги за борт саней, сидел Тальман.
По спящим улицам подъехал к Среднему проспекту Васильевского острова, вскоре миновал Николаевский мост и направился к Театральной площади.
Тальман ехал за «бабушкой». Он не знал, где и как добудет её. При последней встрече с товарищем Григорием он получил точную инструкцию: в час тридцать ночи остановиться у Мариинского театра на углу Крюкова канала и закурить трубку. К нему подойдёт человек, которому Тальман должен безоговорочно подчиняться.
Миновав Поцелуев мост, Тальман подъехал к театру и огляделся: нет ли на площади прохожих. Площадь в этот час ночи была пустынна, только в отдалении, близ Никольского собора тускло высвечивал уличный фонарь. Тальман чиркнул спичкой, но февральский злой ветер тут же загасил её. Только с третьей попытки ему удалось раскурить свою неизменную трубку-носогрейку.