Через неделю Димке стало отчетливо ясно, что его новая работа “Аурвэй” — разводка для приезжих лохов — новейшие разновидности “Гербалайфа”. В обед того же светлого дня он прочел на своем компе пошлую любовную переписку Танюхи с неким Macho. И только вечером очнулся, сурово глянув на самого себя из зеркала плацкартного туалета, поезда Москва—Андижан, идущего через Оренбург.
За вагонным стеклом, по краю серой степи катилось пыльное красное солнце. У туалета стояла бабушка, стакан в ее руке освещался красно.
Поезд гремел, вздыхал, а замер на полустанке, и слышно стало, как стрекочет кузнечик, а ребенок, играя сам с собой, пищит и агукает.
На вокзалах царствовала фальшь и подделка — “золотые” часы, “кожаные” ремни, поддельная аппаратура всех фирм, одежды всех марок, запахи резины, мыла и нищеты. На станциях продавали американский напиток JOES ORANGE. Димка не видел его со времен перестройки. Это было странное возвращение в начало девяностых — та же попса и шансон вагонного радио, те же угрожающие, быковатые походки у парней.
В бутылке с водой вкруговую бежало перевернутое пространство. В разных отсеках вагона велись однообразные и бесконечные разговоры о том, что весь мир давно пережил или вовсе не переживал. На подъезде к Оренбургу Димку поразили огромные языки пламени. Они замедленно и грозно хлыстали атмосферу, отрываясь от худосочных труб и вновь припадая к ним. По огненным клубам скользили черные мазки, а воздух вокруг плавился густым варевом.
— Это газ, газ…
— Как красиво! — прошептал зачарованный Димка.
Вокзал был похож на вокзалы других крупных городов, которые проезжал Димка. И так же пусто было в центре привокзальной площади — чувствовалась воздушная ниша, в которой водяные знаки бывшего памятника Ленину или Калинину.
Еще через два часа Димка доехал на автобусе до Соль-Илецка — невысокий городок в степи, а дальше все пути будто бы обрывались — до Ченгирлау не шел ни один транспорт.
От жары щипало кончики ушей. В зале автостанции пахло пылью и семечками. На скамьях сидели старухи казашки, и по их одеяниям трудно было бы сказать, какой сейчас век. Больше всего Димку поразил обычный красно-белый автомат кока-колы, он красовался в том углу, где когда-то стоял бачок с краником. Его лакированная красота и продуманная дельность с особой силой оттеняли убогость этого вокзала, задрипанность этих машин, безысходность этих людей. Димка замер перед аппаратом, будто ждал, что из него вот-вот полезут инопланетяне.
