И все же это было не совсем так.
Кто, собственно, такие были зарубежные эстонцы? Что их привело сюда? Фабиан ни на минуту не сомневался, что большинство из них было исполнено искреннего энтузиазма, любви к стране, в которой они, правда, не родились, но чей язык слышали с колыбели. И если даже этого у них не было, то они все же должны были испытывать какую-то симпатию к маленькой стране, потому что она стала частью общего движения. Эстония
в их представлении была дикая страна, третий мир, где жили бедные люди, которые к тому же были жертвами коммунизма. И они при этом не были чернокожими, прыгающими вокруг костра, и даже, казалось, ничем не отличались от белых людей. Будучи западными образованными людьми, они сочувственно относились к Эстонии.
Но Фабиан слишком долго жил на свете, чтобы верить в стопроцентную бескорыстность. Чтобы кто-то, будучи милосердным, не осознавал это,
и хотя бы чуточку не испытывал от осознания этого удовлетворение.
И почему, собственно, общественная польза и личное самоутверждение должны исключать друг друга? Только глупые и по-детски наивные люди, думал Фабиан, читая в газетах о моральном облике того или иного деятеля, используют слова “народный слуга” и “бескорыстное служение”.
Если у государственного деятеля не было личных амбиций, то, по мнению Фабиана, он был просто дебильным.
Та же история и с зарубежными эстонцами.
Что привело их сюда, во Дворец? Ведь они здесь получали зарплату
в десять раз меньше, чем у себя на родине. Они получали мало даже в сравнении с тем, что они зарабатывали бы в какой-нибудь местной частной фирме, теми же переводчиками. Да, но они получили здесь то, что было невозможно у них на родине, — не говоря уже о фирмах — даже за гораздо большие деньги. Потому что кто они были на самом деле?
Разумеется, не дураки. Несомненно, интеллигентные и даже весьма образованные люди. Но не более интеллигентные и образованные, чем тысячи других на их родине. Они хорошо говорили по-английски, но это был их родной язык, а не доказательство их личных способностей. Некоторые из них говорили по-французски, но это был их первый иностранный язык, как у отечественных эстонцев навязанный русский. Владение языками на их родине не было никаким особым преимуществом, предопределяющим успех.
Они знали западную жизнь. Но на Западе ее знали все.
А здесь они были кем-то. Даже у искателей приключений с туманным образованием в Эстонии была перспектива стать влиятельным консультантом, экспертом или медиатором. И если кто-то из них приступил к работе
в канцелярии правительства, то не только ради того, чтобы помочь эстонскому народу быстрее и безболезненнее интегрироваться в мировое сообщество. Это было для них и личным самоутверждением. Теперь они находились на весьма высоком месте в иерархии. Они даже могли строить планы стать когда-нибудь заведующим канцелярией или министром. Учитывая их реальные возможности, в Америке, Канаде да мало ли где еще это было бы абсурдно.
