На пасху он приехал в имение под Пасеано и узнал от плачущих родителей Люсии, что незадолго до того она исчезла со скороходом графа, парнем по имени л'Эгле.
Пораженный, ушел он в ближний лес и оплакивал себя целый час, цитируя при этом подходящее место из "Неистового Роланда" Ариосто, и был особенно безутешен тем, что несчастная девушка вероятно ненавидит его и проклинает как первого виновника своих несчастий; если б он не раздразнил ее, ее возможно не соблазнил бы л'Эгле.
Поэтому он решил отныне не щадить невинность девушек. К старости он понял, что "эта новая система впоследствии часто заводила его слишком далеко".
Его боль была так велика, сообщает он, что оставалось либо убежать, либо оглушить себя; поэтому за столом он с намеренно бешеной веселостью влюбился в прелестную девятнадцатилетнюю крестную дочь графа, которая, хотя и была замужем за богачем-арендатором, ревновала к своей сестре, знала множество пословиц, и уверяла Казанову, что никогда не совершит смертный грех внебрачного прелюбодеяния с аббатом.
Казанова напрасно осаждал ее четырнадцать дней, до тех пор пока на Вознесение целое общество не выехало на природу к знаменитой поэтессе Луизе Бергали, дочери венецианского сапожника и супруги литератора графа Гаспаро Гоцци, который был на десять лет младше ее. Когда вечером возвращались домой, Казанова устроил, что молодая арендаторша села в его двухместную коляску и приказал кучеру ехать дальней дорогой через лес.
Через полчаса поднялась гроза и испуганная арендаторша попросила вернуться, но обратно было далеко и кучер продолжал путь. Под гром и молнии дождь полил потоками и молодая женщина вскрикивала от страха. Казанова снял плащ, чтобы прикрыть ее ноги, молния ударила в ста шагах от них, лошади встали на дыбы, молодая женщина судорожно вцепилась в Джакомо.
Он нагнулся поправить перекрутившийся плащ, и воспользовавшись случаем поднял ее юбку; когда она хотела его оттолкнуть, новая молния сковала ее руки. Укутывая ее плащем, он, наполовину следуя движению коляски, притянул ее к себе, и она склонилась на него в самой счастливейшей позе. Он не терял времени и изготовился. Она начала упираться. Тогда он стал грозить, что кучер все увидит, если она совсем тихо не изобразит обморок. Напрасно она бранила его бездельником. Он достиг полной победы, которую "когда-либо получал атлет". Дождь и ветер били им в лицо. Она не могла уклониться от него, говоря только о своей чести и его совести. Он пригрозил, что отпустит плащ, и напомнил о кучере.
