– Я этого не говорила. Но есть определенная точка зрения британцев. Дескать, Бог – англичанин, и все такое…
– А ты считаешь, что это не так? – весело осведомился Реджи.
Но Хелене было не до смеха.
– Я лишь думаю, – изрекла она, – что определенное количество порядка и дисциплины необходимо миру, чтобы функционировать должным образом.
Нина красноречиво взглянула на Реджи, который с шумом прихлебывал виски:
– Да, как я посмотрю, вы оба верите в дисциплину. Неудивительно, что вечер обернулся таким бедствием.
– Правду выболтали не мы, – резко бросила Хелена.
– По крайней мере, я была достаточно трезва, чтобы отдавать отчет в своих словах! – парировала Нина. – Они в любом случае все бы узнали. После того как Реджи разболтал секрет, я всего-навсего решила, что настало время честно рассказать им о Бернарде и Мэдлин.
– И посмотри, к чему это привело! – простонала Хелена. – Хью сказал, что Берил и Джордан летят в Париж сегодня днем. Теперь они будут копаться в этом грязном белье.
Нина равнодушно пожала плечами:
– Ну, это ведь было давным-давно.
– Не понимаю, почему ты настолько беспечна. Если кто-то и может пострадать, так это ты, – проворчала Хелена.
Нина нахмурилась и посмотрела на нее:
– Что ты имеешь в виду?
– О, ничего.
– Нет, в самом деле! Что ты имеешь в виду, говоря это?
– Ничего, – резко отозвалась Хелена.
Беседа стала принимать нежелательное направление, превратившись в обмен грубостями. Но Энтони едва ли мог сказать, что его мать вышла из себя. Напротив, Нина сидела спокойно, ее руки были сложены на коленях. Она даже заказала второй бокал мартини. Когда мать поднялась с кресла и направилась вниз по проходу, чтобы немного размяться, Энтони пошел следом. Они уединились в хвостовой части самолета.
– Ты в порядке, мама? – спросил Энтони.
Нина бросила тревожный взгляд в сторону первого класса.
– Это все проклятый промах Реджи, – прошептала она. – И, знаешь ли, Хелена права. Я – единственная, кто действительно может пострадать.
– Но ведь прошло так много лет?
– Они снова будут задавать вопросы. Копаться в этом деле. Боже праведный, а что, если эти надоедливые дети Тэвистоков что-то узнают?
– Они не узнают, – тихо, со странным спокойствием произнес Энтони.
Мать и сын понимающе посмотрели друг на друга. В этом взгляде каждый увидел, прочитал по глазам другого то мучение, которое доставляли им оковы двадцатилетней давности. «Ты и я – против остального мира», – обычно пела Нина в уши сыну. Именно так это и ощущалось: они вместе, только вдвоем, в своей парижской квартире. Конечно, иногда там появлялись ее любовники, но эти мужчины ничего не значили, они едва ли стоили хоть капли внимания. Любовь матери и сына – ну что еще могло быть сильнее?
