Испуг потери был силен и все остальное Витька замечал смутно. Качалась лодка, скрежетала по железному борту катера, лезли вверх по деревянным плашкам трапа, спускаясь после в салон по узеньким железным ступеням. Только на мягком кожаном диванчике Витька отмяк, расслабился, бережно уложив камеру на коленях. Прикрыл её ладонями и осмотрелся.
Мотор тарахтел вхолостую, тусклая лампа под низким потолком набирала и теряла свет, словно прислушиваясь к двигателю. Качало, пахло табаком и мужским потом. Блестело темное от старости дерево столешницы. Диванчики сходились треугольно, повторяя очертания носовой части катера. Из тумбочки меж двух изголовий торчал оранжевый хвост ремешка спасательного жилета.
Было так уютно, спокойно, что Яшу, с его темным тяжелым взглядом и каменно-красивым лицом, хотелось вырезать, с хорошим запасом, отнести на корму, дождаться, когда завихрятся белые буруны на черной воде, и — выбросить вслед за наташиной бутылкой. Пусть они там, вместе в ночном море, навсегда.
…Наташа сидела напротив и свет падал на спокойное лицо. Уютно подобрала ноги, скинув на пол кроссовки, и Витьку покоробило, когда, не глядя, а зная, повела руку за спину, — положить на краешек иллюминатора заколку, что выпадала из кармана куртки. Теперь свободной рукой девушка гладила старую кожу дивана. Яша, присев рядом, но все-таки, поодаль, держал руки в карманах кожаной куртки. Вася притулился в уголке дивана и его почти не было видно в слабом свете.
— Петро, принеси угостить фотографа.
Неразличимая фигура проявилась в проёме и затопала по узкому трапу, хлопнула дверь, впуская погромче звук двигателя и снова отрезав.
— Мы домой, на маяк, дядь Коля ждет, — голос Василия натянулся.
— Подождет Колясик. Якорь бросим, тебя на лодке Петро оттарабанит. Не ссы, малой, мы на виду постоим, часок, все путем. Познакомимся поближе, да, фотограф?
Витька посмотрел на сидящего напротив мужчину. Снова пробежали по коже иголочки, и, мешая прошлое с настоящим, увидел, как светлеют волосы, становится монгольским прищур, уже не яшиных широких глаз, а — Карпатого. Молчал, предвидя следующую фразу, с теми же интонациями, что и в закоченевшей ноябрьской пустоши под Москвой.
— Да, фотограф? — с нажимом и угрозой, не сомневаясь в поспешности ответа.
И Витька почти успокоился. Вспоминая разговор Карпатого с Ладой, со злостью подумал, справится. Но тосковал, зная, к чему его толкают.
— Если Наташа не против.
— Скажи, какой рыцарь, — Яша улыбнулся, — не боись, не заскучает. Да, сестричка?
