Дверь за ним все еще оставалась закрытой, когда он выскочил через подоконник на небольшую площадку, с которой спускалась вниз узенькая лестница. Он помедлил, желая удостовериться в том, что враги не делают никаких попыток к преследованию, затем стал спускаться по ступенькам, причем в это время поймал себя на том, что он угрюмо посмеивается. Они получили по заслугам!
Выйдя в одну из аллей сада, он снова остановился. Холодный ветерок овевал его лицо, и благодаря этому ощущению он совершенно освободился от чувства ужаса, которое не оставляло его ни на секунду во время борьбы. Снова им овладело то же спокойствие, с которым он беседовал полчаса назад со Смитом. Смит был убит. Он был абсолютно уверен в этом. И вот почему он дорожил каждой минутой.
В конце концов, такова была воля судьбы! Он играл по всем правилам, вполне честно, и не его вина, если в результате он проиграл.
Еще одна вещь не была доведена до конца, и Кейт не сомневался, что будь здесь Дервент Коннистон, он закончил бы ее. И он решил сделать то же самое. Теперь, собственно говоря, нет необходимости в том, чтобы пойти к Мак-Довелю и признаться ему во всем. Ведь Смит умер, а Мириам Киркстон избавлена от своего преследователя! Теперь он имеет полное право заботиться о собственном спасении и благополучии. Но при одном условии: Мэри-Джозефина должна знать все! И он лично обязан ей признаться! В этом заключается последний ход его честной игры!
Никто не заметил его в то время, как он пробирался по закоулкам, направляясь к своему дому. Через четверть часа он уже подошел к склону холма, посмотрел наверх и увидел, что "хата" освещена и что шторы подняты для того, чтобы облегчить ему подъем в гору. Видно было по всему, что Мэри-Джозефина ждет его.
Снова он констатировал в себе странное спокойствие, которое было так характерно для всей этой трагической ночи. Он сделал было попытку стереть кровь с лица, но это не вполне удалось ему; окровавленный, он вошел в дом, и Мэри-Джозефина тотчас же обратила внимание на его раны. Он был без шляпы. Волосы его в беспорядке рассыпались во все стороны. Горло и часть груди были открыты, почти все платье разорвано в клочья. Девушка смертельно побледнела, бросилась к нему, протянула вперед руки, но он решительным жестом отстранил ее от себя и неторопливо сказал:
- Очень прошу тебя, Мэри-Джозефина... подожди немного...
Она замерла на месте, и сама не могла бы в точности ответить, что именно остановило ее: странный ли тон его голоса, суровое ли выражение серого, окровавленного лица или же что-то повелительное во всем его существе. Он быстро прошел мимо нее и направился к телефону. Ее губы дрогнули, она хотела что-то сказать и одну руку судорожно поднесла к горлу.
