Она точно знала, какая ей нужна дача: маленький домик с терраской и березки на участке. Им несказанно повезло – они нашли ровно то, о чем мечтали: совсем еще нестарый дом в три комнаты, с печкой и открытой террасой. На участке росли сосны и две большие березы, а рядом цвели незабудки.
Они сами покрасили рамы, поклеили свежие обои и купили на террасу большой круглый стол. Под окном она посадила незатейливые цветы – нарциссы, бархатцы и примулу. Повесили занавески на окна и фотографии на стены. Дом сразу стал живым и родным.
Тогда показалось, что все налаживается. Но именно тогда она начала видеть эти сны: ее нерожденные дети – трое совсем безликих, в сиротских, серых, словно из казенного дома, рубашках. С опущенными головами и босыми ступнями. Они, как всегда, стояли гуськом, друг за другом. И совсем ничего не просили и не тянули к ней рук. А чуть поодаль, на некрашеном деревянном полу, стояла колыбелька с румяным толстеньким младенцем. С тем, который обязательно должен был родиться. Она видит его так явственно, что даже во сне у нее начинает болеть сердце. Он, тихо посапывая, безмятежно спал, и на его пухлых щеках лежала тень от длинных и пушистых ресниц. Как же хотелось его взять на руки!
Она просыпалась и никому – ни мужу, ни дочке – не рассказывала про эти сны. Зачем? Это была только ее боль. У всех и так была непростая жизнь. Иногда помогало снотворное, но она понимала, что злоупотреблять им не стоит. Иногда думала: ну, может, хватит? разве она не расплатилась по всем квитанциям? Но, видимо, человеческая жизнь и человеческие страдания совсем не тождественны. Получалось, что так.
И не было Маргариты, которая умолила бы Воланда не подавать Фриде платок. Не было.
Потом она пошла работать – вспомнила о своем дипломе учителя младших классов. Работала много и тяжело, здорово уставала и, слава богу, почти не видела снов.
А потом выскочила замуж дочка – влюбилась по уши в хорошего парня, и через три месяца уже шили свадебное платье.
Очень хотелось внуков, просто до дрожи, и молодые не заставили долго ждать. Через девять месяцев после свадьбы дочка родила мальчика. Это был лучший младенец на свете – самый умный и самый красивый. С нежными, светлыми кудрями, длиннющими ресницами и ямочками на щеках. Каким счастьем было просто держать его на руках и прижимать к себе! Она поклялась, что будет самой лучшей бабушкой на свете. Впрочем, так оно и было.
Галина лежит на диване, как Даная, так же красиво. Впрочем, все, что она делает, красиво. Ника так считает – абсолютно, кстати, искренне. Кожаная узкая юбка слегка задралась, демонстрируя длинные, полноватые, но все еще очень стройные ноги. Одна рука закинута за голову, а вторая держала сигарету. Тоже красиво. Руки очень ухоженные, с длинными красивыми пальцами и прекрасным темно-вишневым маникюром. Немного откинув голову назад и сложив в трубочку губы, Галина выпускает в потолок тонкую струйку дыма. Ника, как всегда, не может оторвать от Галины глаз. Смотрит на нее как завороженная, любуется лицом – гладким, очень белым, с яркими синими глазами, широкими темными бровями, прямым носом и крупным, пухлым, манящим ртом с полоской идеальных, белоснежных зубов. Длинные, темные, густые волосы, закрученные на затылке в небрежный пучок. Кофточка с глубоким декольте. А что, такую грудь не грех и выставить, сплошное богатство. Не то что Никин первый, и то с натяжкой, номер. И это после двоих-то детей!
