Тонкий белый след камня понес его над просторами Арды, на восток, в леса Оссирианда. Он не смог увидеть свою возлюбленную, но почувствовал, как бьется ее сердечко. Для него, только для него. В то же время он ощутил, что чья-то чужая энергия пыталась пробиться сквозь защитную мантию, которой укрывал ее фаэливрин.
Брови Владетеля Кейрана грозно сдвинулись.
– Прочь! – повторяя услышанное в видение слово Келебрин, выкрикнул он.
Боромир проснулся первым и долго любовался изящным профилем спящей в его объятиях Румер. Насмешница-природа отлила прелестный лик дочери Боэроса и разбила форму, чтоб никто не посмел подражать ее творению. Чтоб ни одна другая не смогла вытеснить эту красавицу из сердца витязя.
Веки девушки дрожали, готовясь распахнуться и позволить свету разгорающегося дня отразиться в глубинах сотканных из серого тумана глаз.
Боромир приложил палец к своим губам, а потом легко коснулся им же приоткрытых губ Румер. Он так хотел целовать ее, но вспоминал реакцию подруги в его комнате на постоялом дворе и не решался. Это украденное во сне прикосновение – вот и все, что он мог себе позволить. Румер вздохнула, согрев кожу мужчины теплом своего дыхания и улыбнулась. Он отдернул руку, опасаясь не сдержаться и смять эти нежные губы дикой лаской. Выплеснуть клокочущую в груди страсть – овладеть желанным телом.
Мужчина до боли стиснул кулаки и поднялся на ноги. Потревоженная Румер недовольно нахмурилась и свернулась калачиком.
Не дожидаясь пока она проснется, Боромир отправился настрелять дичи на завтрак. Заодно будет возможность совладать с накопившимся вожделением.
Вернувшись, он застал девушку за попытками развести костер.
– Я бы и сам… – буркнул витязь, бросая на землю тушки зайцев.
Подняв голову, Румер окинула его задумчивым взглядом, после чего задорно рассмеялась и вскочила на ноги.
– Тебе и придется самому! Я совсем неумехой стала, пока жила в Имлад…
Девушка осеклась под полыхнувшим гневом взглядом витязя. При упоминании о ее союзе с эльфами он всегда мрачнел, как грозовая туча.
– Иди, Румер, – пытаясь скрыть душившее его негодование, проговорил Боромир и принялся освежевывать тушки.
– Оро, я не… – начала, было, она.
– Ступай, радость, я все сделаю сам,– не глядя на нее, отрезал витязь.
Девушка послушно отошла. Перечить Боромиру – пропащее дело, ей это было давно известно. Однако ласковое обращение успокоило – он уже не сердился, просто для виду отсылал, чтоб не мешала.
Устроившись на свернутых плащах, что по ночам служили им постелью, она привела в порядок спутанные волосы. Заплела в две косы. Так всегда делала ее мама, которую она часто вспоминала в эти дни. То ли близость Боромира, то ли знание того, что внутри нее самой зреет новая жизнь, вернули ей давно избытую тоску по женщине, смутный облик которой Румер едва припоминала.
