Бри, ты для меня ценнее всего на свете. В своей жизни я много чего повидала и понаделала, но важнее всего в ней была любовь к твоему отцу и к тебе.
Высморкавшись, я потянулась за следующим чистым листом бумаги. Я все равно не могла выразить все свои чувства, но написать письмо казалось лучшим из того, что было в моих силах. Но что я могла добавить такого, что пригодилось бы в жизни, во взрослении? Чему такому, что стоило бы передать ей, я научилась сама?
«Выбирай таких мужчин, как твой отец. Как оба твоих отца», — написала я и покачала головой, ибо трудно было представить себе двух менее похожих людей. Но, подумав о Роджере Уэйкфилде, я оставила эти слова.
«Но уж если выбрала мужчину, не пытайся изменить его, — добавила я уже с большей уверенностью. — И что еще важнее, не позволяй ему пытаться изменить тебя. Он все равно не сможет, но мужчины всегда пытаются».
Я прикусила кончик пера, ощутив горький привкус индийских чернил, и приписала под конец самый лучший совет, который сама усвоила, став взрослой:
Держись прямо и постарайся не толстеть.
Всегда любящая тебя мама.
Плечи склонившегося над ограждением Джейми дрогнули, не знаю уж, от смеха или от чего-то другого. Его белая рубашка отражала лунный свет, а голова вырисовывалась темным силуэтом. Наконец он повернулся и притянул меня к себе.
— Думаю, у нее все будет хорошо, — шепнул Джейми, — Потому что не так уж важно, что за несчастный олух был ее отцом, главное, что ни у одной девчонки не было лучшей матери. Поцелуй меня, англичаночка, и поверь мне: я не променял бы тебя на целый мир.
Глава 43
ФАНТОМНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
Фергюс, мистер Уиллоби, Джейми и я с самого отплытия из Шотландии внимательно следили за шестерыми контрабандистами, однако ни за кем из них не было замечено и намека на подозрительное поведение, и по прошествии времени мои опасения стали ослабевать. Но некоторая настороженность в отношении их всех, кроме Иннеса, сохранялась. До меня наконец дошло, почему ни Джейми, ни Фергюс не принимали его в расчет как возможного предателя: будучи одноруким, он никак не смог бы придушить на дороге акцизного служителя.
Иннес отличался чрезвычайной сдержанностью. Шотландцы вообще не склонны к излишней болтовне, но он был неразговорчив даже по их меркам. Поэтому меня не удивило, когда как-то поутру я застала его скорчившимся за крышкой люка со страдальческой гримасой на лице.
— Что-то болит, Иннес? — спросила я, остановившись.
Он удивленно охнул и выпрямился, но тут же скорчился снова, а худощавее лицо покраснело оттого, что его раскусили.
