С 1952 года Коба, не выходя с дачи, мог прослушивать все ее помещения, Кремль и квартиры членов Политбюро.
В последний февральский день было холодно и очень солнечно.
Снег еще не стаял — лежал в саду. Я приехал на дачу к десяти и сидел на кухне вместе с «прикрепленными». Мы все ждали звонка — вызова от Кобы. Наружная охрана сообщала: в комнатах «нет движения». На языке охраны это означало, что Коба спит. Причем «наружка» (охранники перед дачей) не знала, где именно он спит, в какой комнате постелила ему на ночь постель Валечка. Это тоже являлось государственной тайной.
Лишь «прикрепленные» (охрана внутри) имели право знать, где проводил ночь мой таинственный друг.
И сейчас «наружка» неотрывно глядела на окна.
Просыпаясь, он обычно сам отодвигал в комнате шторы. Только тогда «наружка» понимала, в какой комнате он спал, и немедленно сообщала о его пробуждении «прикрепленным».
Но я-то не сомневался, что Коба давно проснулся. И притворяется спящим — не отодвигает шторы, а внимательно слушает «устройство».
И также я знал: притворяется он в последний раз.
Итак, я сидел на кухне, облицованной белым кафелем, похожей на больницу, и пил чай с «прикрепленными». Здесь же был вызванный Кобой начальник охраны Берии Саркисов. Он любезничал с поварихой, рассказывал неприличные анекдоты.
— Ну какой вы! — говорила повариха, кокетливо хихикая.
— Ну какой я? — раздевал ее глазами Саркисов.
— Знойный мужчина! — играла глазками повариха…
Наконец-то! Около одиннадцати «наружка» позвонила: «В Малой столовой есть движение!» Это означало: Коба раздвинул шторы в комнате, именовавшейся Малой столовой.
Из всех комнат дачи он обычно выбирал одну и начинал в ней жить — есть, работать и спать. И уже не выходил из этой комнаты. Сюда переключались все телефонные звонки. Комнатка становилась столицей великой Империи, треть человечества управлялась из нее.
В тот последний его день таким местом оказалась Малая столовая.
Так она называлась в отличие от Большой столовой — огромной залы, где происходили его встречи с соратниками из Политбюро. Встречи, превращенные в ночные застолья.
«Гости» (так он именовал членов Политбюро) съезжались к полуночи. И начиналось веселье — ели, пили… Сам он пил мало, но щедро предлагал пить «гостям», и они не смели отказываться. Отказ означал: боится — вино развяжет язык. Значит…
Застолье сопровождалось обязательным весельем подвыпивших «гостей» — рассказывали анекдоты (матерные) и много шутили. Самая популярная и старая шутка — подложить помидор под зад, когда жертва встает произнести тост. Коба милостиво смеялся, а «гость», раздавивший задницей помидор, был счастлив: шутит, смеется — значит, не гневается! Застолье заканчивалось обычно в пятом часу утра, и он разрешал обессиленным шутам отправляться спать.
