— В выражении ваших лиц трудно обмануться, — тихо сказала она.
— Есть ли у вас желание, которое бы вы попросили бы исполнить? — более участливым тоном спросил начальник тюрьмы. По его глазам было видно, что он все еще не решил для себя — та ли женщина вызвала его ночью из дома, сделав заложником у беглых арестантов, но, вместе с тем, он вряд ли имел в компании де Танжери голос, сила которого могла переломить предубеждение барона и Сен-Дени.
— Когда это должно случиться? — прошептала Анна.
— Завтра на рассвете, — сухо кивнул Сен-Дени.
— Тогда… — Анна на мгновение задумалась, стоит ли открывать сокровенное перед своими мучителями, но потом все же решилась. — Тогда я бы просила вас позволить мне провести оставшийся день с тем, кто дорог мне.
— Вы говорите о месье Корнеле? — удивился начальник тюрьмы.
— Думаю, речь идет о пане Янеке, выдающем себя за некоего капитана Сида, — недобро усмехнулся Сен-Дени. — Просто удивительно, до чего схожи ваши желания! Он тоже мечтает провести оставшиеся у него часы жизни не в покаянии, а в прелюбодеянии.
— Так вы отказываете мне? — поняла Анна.
— Вам! — зло воскликнул Сен-Дени. — Вам обоим!
Он резко повернулся к узнице спиной, смерив ее на прощанье полным презрения взглядом, и вышел из камеры. Начальник тюрьмы, наоборот, посмотрел на Анну с жалостью и удалился, осторожно закрыв за собой дверь, как будто хотел еще сказать что-то, но не решался сделать это в присутствии пышущего ненавистью и праведным негодованием Сен-Дени.
Сердце Анны на мгновение замерло, а потом застучало, словно хотело пробить за этот краткий миг все, что положено ему было отстучать в ее груди. Нет, не так представляла Анна свои последние дни! Но, наверное, Владимир был прав. Если бы она, не поддавшись одолевавшей ее страстью, не бросилась в эту погоню за призрачной мечтой, быть может, сейчас Владимир уже вернулся бы к ней и детям. Да-да, это она сама виновата во всем, что с ними случилось! И она ничем не лучше этой девочки, которая выдала их, снедаемая ревностью.
Господи Боже! Анна соскользнула на холодный, влажный от подвальной сырости пол и встала на колени, молитвенно сложив руки перед грудью. Боже всемогущий, прости меня! Гордыня возобладала надо мною! Тщеславие страсти лишило рассудка и ввергло в пучину страданий. Я оставила детей своих во имя призрачной мечты, лишив их разом и надежды, и счастья жить с родителями в любящей семье. Я думала только о себе, я оправдывала свой эгоизм, убеждая себя и окружающих в том, что все, что я делаю, я делаю ради любви к детям. В то время как место матери у их изголовий оставалось пустым и холодным. Боже, прости мне бессмысленное и раннее сиротство моих детей! Прости мне, что всю силу божественной любви я обратила в прах, изменив своему главному предназначению — быть любящей и верной матерью своим чадам. И что не смогла принять благодать ожидания, не поверив в великую силу Твою, всегда дарующую нам воздаяние за муки и горести наши…
