Однако мы с Сисселой мало контактировали с остальной Бильярдной с тех пор как расстались, отметив Мидсоммар. Анна прислала письмо из Упсалы, написала, что учит французский в университете и что Пер служит в Будене. С Торстеном Сиссела как-то столкнулась на Центральном вокзале. Он хмуро сообщил ей, что отбывает гражданскую службу в пожарном депо в Ваксхольме. Сама я после многодневных терзаний набрала номер родителей Сверкера. Трубку взяла Мод. Она невозмутимо восприняла мое приглашение на Новый год и сказала, что пока, к сожалению, не может дать определенного ответа, но обязательно перезвонит. Что Магнус? В армии, разумеется. Как и Сверкер.
От Сверкера не было никаких вестей. Летом, когда мы с Сисселой жили в Несшё, а Херберт с Ренате молча сидели в летнем домике, я пребывала в непрерывном ожидании. Я чуть не бегом кидалась к почтовому ящику, едва вернувшись из киоска, в котором подрабатывала, а Сисселу просила не отлучаться из дома и не отходить от телефона, пока меня нет. Когда она уходила на вечернюю смену в тот же сосисочный киоск, я в туалет боялась отойти — вдруг именно в этот момент Сверкер и позвонит. Но телефон молчал, и в тот августовский день, когда мы с Сисселой сели наконец на стокгольмский поезд, так и не зазвонил.
А осенью Сверкер превратился в сон. В буквальном смысле. Днем я гнала прочь этот образ — звонка ждать бессмысленно, телефона у нас не было, а моего нового адреса он знать никак не мог, — но по ночам покоя мне не было. То он подходил, раскрыв объятия, то заносил руку для удара. Страшно было всегда, что бы он ни делал. Когда он обнимал меня, дом загорался, когда ударял — разверзалась земля; огромные языки пламени лизали мне грудь, когда он целовал меня.
Но под Новый год он явился. Живой. Настоящий. Одетый в увольнительную форму береговой артиллерии, он стоял в дверях красной комнаты Сисселы, раскинув руки.
— Сиссела! — кричал он. — Красотка!
Сиссела тоже раскинула руки, и широкие рукава ее индийского платья взметнулись, как ангельские крылья. Из-за ее спины улыбались Анна и Магнус, а Пер, покашливая, поправлял галстук. Сама же я стояла с Торстеном в одном из ярко-красных углов, но, едва Сверкер переступил порог, шагнула ему навстречу. И в тот же миг увидела, что он пришел не один. Девица с подмалеванными глазами прислонилась к стенке в передней и вдумчиво жевала жвачку. И вовсе дом не загорелся, и земля не разверзлась, и языки пламени не палили мне грудь. Но я застыла на месте.
