— Пойди познакомься с Мод, — сказала Анна.
— Мы уже знакомы, — ответила я.
Она стояла на кухне ко мне спиной, но повернулась не сразу. Сперва тщательно ополоснула руки под краном, потом вытерла их полотенцем, висящим на крючке возле раковины. А я все стояла на пороге.
— Привет, — сказала я.
Она медленно повернулась в мою сторону.
— Привет.
Склонив голову набок, она смотрела на меня вопросительно.
— Я МэриМари, — сказала я. — Мы уже встречались.
— Разве?
— С месяц тому назад. Я живу на той стороне озера.
Она на мгновение наморщила лоб, словно напряженно вспоминая, потом кивнула.
— А, ну конечно. Привет. Добро пожаловать.
Я окинула взглядом кухню. На столе стояло круглое блюдо для торта, в дуршлаге лежала клубника.
— Может, помочь?
— Не нужно, — сказала Мод.
И снова повернулась спиной, открыла шкаф и достала оттуда миску. Жестом взрослой женщины. В этой девочке не было ничего девчоночьего, несмотря на ее шестнадцать лет.
— Точно? — снова спросила я.
— Абсолютно.
Я чуть постояла, потом повернулась и вышла на лестницу. Анна и Пер по-прежнему занимались майским шестом, но вид у них был уже не такой счастливый. Анна протянула Перу проволоку, но он отодвинул ее руку, что-то бурча. В ответ Анна сделала обиженное лицо и прижала проволоку к груди. Было ясно: свидетели им не нужны, так что я повернулась к ним спиной и направилась к озеру. Высокие клены стерегли тропинку, позади них теснились березы и орешник, но ближе к воде заросли расступались — на мокром склоне, у подножия которого желтела тонкая песчаная кайма. Та же прозрачная, янтарного цвета вода, что не раз поддерживала меня, когда я пыталась доплыть до одного из каменных островков посреди озера, чьих названий я не знала и ни до одного из которых ни разу так и не доплыла. На той стороне виднелся дом. Недостроенный. На участке громоздился последний штабель досок, а рядом чернела машина с прицепом. На самом берегу сидела девчонка и смотрела вдаль. Я моргнула, и она исчезла.
Мне всегда нравилось разглядывать мой мир со стороны. Когда я была маленькая, то могла стоять в дверях своей комнаты и воображать, как та, другая девочка, та, что просыпается, когда я засыпаю, играет в мой кукольный буфет. Точно так же я разглядывала свой портфель, с упоением представляя себе четыре остро отточенных карандаша внутри красного пенала и как она снимет с них колпачки, расстегнув латунную молнию. Став постарше, я, случалось, медлила в саду, вернувшись из школы, таилась тенью среди теней и всматривалась в свой родной дом. Когда на кухне горел свет, дом выглядел очень даже прилично. Позади приземистых кустов герани сновала женщина от мойки к плите, у нее был клетчатый фартук с оборками, нарядная блузка с длинными рукавами и блестящие черные волосы. Иногда за кухонным столом сидел мужчина с красным лицом и такими же красными руками. Он читал «Смоландс дагблад», время от времени облизывая правый указательный палец и перелистывая страницу. Бывало, я представляла себе, как он что-то говорит, обращаясь к женщине на заднем плане, допустим, зачитывает что-то из газеты или высказывается о прочитанном, а она отвечает или тихонько посмеивается. Единственное, чему никогда не было места в моих фантазиях, — это я сама. Мне не удавалось увидеть себя играющей в кукольный буфет, потому что я знала, что никогда не смогу позабыть: вся эта мебель склеена из пустых спичечных коробков, и никакими масляными мелками не замазать белого мальчика на этикетке. Еще я знала, что грифели карандашей из пенала обломятся, едва коснувшись бумаги, и линия выйдет жирная и корявая. Не говоря уж о том, что меня ждет за порогом освещенной кухни. Горы грязной посуды возле мойки. Переполненная пепельница на кухонном столе. Раскрытая наобум газета, похоже, никому не интересная. И тишина. Тишина. Тишина.
