В свою тетрадь я внесла случившееся: «28 марта был та-кой-то, забрал Бунина и Цветаеву». От обиды и негодования ничего больше добавить не могла. Через несколько дней снова записала: «28 марта был…» — все то же.
Едва ли я так сосредоточивалась бы на этом, если бы знала, что война для меня не кончается Познанью. Что судьбе будет угодно вот-вот ввести меня в самый эпицентр событий на исходе войны…
Наши войска, одолев неприступную, как считали немцы, оборону на Одере, уже сражались в эти дни на плато вблизи Берлина. Как мы рвались туда из Познани!
Наконец приказано вернуться в свою армию, сражавшуюся в центре Берлина.
Напоследок, перед дорогой, я выбежала в палисадник у дома. И вдруг пронзительно увидела яблоню, обсыпанную белыми цветами, кусочек обнаженной сырой земли, кое-где с нежной молоденькой травой, и прелые прошлогодние листья под ногами. И такой порывистый был, такой весенний воздух.
По улице проехал на велосипеде, весь в черном, трубочист в традиционном черном цилиндре, с легкой стремянкой и метелкой за спиной.
Ощущение безопасности, тяготившее застоем и каким-то хаосом в душе, отступило, я стояла с прощальным звоном в голове, со смутной грустью расставания. Прощай, Познань. Ведь, может, и навсегда прощай.
«Всякий раз, когда мы говорим „прощай“, мы немножко умираем». (Из старой немецкой песни.)
Страна высоких помышлений!
Воздушных призраков страна!
О как тобой душа полна!
Тебя обняв, как некий Гений,
Великий Гете бережет, —
написал Гоголь в эпилоге своей юношеской поэмы.
«Deutschland liegt im Herzen Europas» — «Германия лежит в сердце Европы», — так досконально, а вместе с тем так поэтично было сказано в наших школьных учебниках.
И вот она, наскоро сколоченная арка: «Здесь была граница Германии». Эго у Бирнбаума. А за аркой, где начинались ее владения, на первом же уцелевшем кое-как строении — огромными буквами: «Вот она, проклятая Германия!» — дегтем выведено негодующей рукой солдата, прошедшего четырехлетний ад войны.
Пожары, руины — это война вернулась на землю, с которой она сошла. «Огонь в логово зверя!» — взывает придорожный плакат. Ветер треплет простыни, полотенца на заборах, деревьях — белые флаги капитуляции. А где-то вдали за необработанными полями, как мираж, встают мирные мельницы.
Еще заслоном на окраине Берлина надолбы, ежи, а наши танки уже прорвались в городские улицы. Передний край проходил по центру Берлина.
Эта мглистая ночь запомнилась мне несмолкавшим гулом танков, угрюмыми ненужными надолбами, запахом гари. Берлин горел. Лучи прожекторов размашисто катили по небу, и, скрещиваясь, они вспышкой света вдруг выхватывали сползавшее, оседая, рушась, огромное выгоревшее здание. То было фантастическое видение.
