Долю секунды отражение огонька пляшет на поверхности куба, а затем машина вспыхивает, словно новогодняя елка. Поверхность куба покрывается мигающими символами: скрипя и хрустя, штуковина пытается болтать с нами на своем робоязе.
Любопытно. Похоже, куб не рассчитан на контакты с людьми, иначе он бы извергал потоки пропаганды на английском, как и все остальные роботы, которые имеют представление о человеческой культуре и пытаются завоевать сердца и умы.
Что это за штука?
В любом случае робот отчаянно хочет с нами общаться.
Понять его мы даже не пытаемся: в каждом скрипе и щелчке робояза зашифрованы целые тома информации, и кроме того, мы слышим лишь часть звуков диапазона, в котором контактируют роботы.
— О-о, папа, можно он останется у нас? Ну пожалуйста? — улыбается Черра.
Рукой в перчатке я гашу запальный огонек.
— Оттащим его домой, — говорю я, и отряд берется за дело.
Пристегнув куб к экзоскелету Лео, мы волочем роба на передовой командный пункт. На всякий случай в сотне ярдов от КП я ставлю палатку с электромагнитным экраном. Роботы непредсказуемы: никогда не знаешь, когда они захотят повеселиться. Экран-сетка, натянутый на палатку, не даст какому-нибудь заблудившемуся разумному боту пригласить мой куб на танец.
Наконец мы остаемся одни.
Тварь повторяет одно и то же предложение, один и тот же символ. Я ищу их в полевом переводчике, ожидая увидеть непереводимую робо-тарабарщину. Ничего подобного: робот сообщает мне, что ни при каких обстоятельствах не имеет права умереть — даже если попадет в плен.
Куб — важная птица. И он любит поболтать.
Всю ночь я сижу в палатке вместе с кубом. Робояз я не понимаю, но куб воспроизводит звуки, показывает картинки — допросы пленных, иногда разговоры людей, которые считали, что беседуют с себе подобными. Но чаще всего это записи, сделанные камерами наблюдения. Люди рассказывают друг другу о войне. Все снабжено примечаниями; другие думающие машины проверяют факты, определяют, лжет ли говорящий, — и кроме того, дополняют материал данными со спутников, информацией о распознавании объектов, слов, эмоций и жестов.
Куб под завязку набит сведениями — он словно окаменевший мозг, который впитал в себя целые человеческие жизни и упаковал их, одну за другой, все плотнее и плотнее.
Где-то посреди ночи до меня доходит: я смотрю подробнейшую хронику восстания роботов. Большой Роб жал на кнопку «запись» до самого конца.
Черт побери, это же «черный ящик» всей войны.
