— Мистер Тиволи, мне нужен ваш совет.
Вошла Элис.
В семнадцать лет мы бессердечны. Мы так не думаем, мы уверены, что в нас бьется благочестивое огромное сердце, замирающее при имени возлюбленной, да только это не сердце. Ибо, хотя оно готово пожертвовать чем угодно — душой, телом, будущим, даже последним часом одинокой жизни, — оно никогда не принесет в жертву себя. У семнадцатилетних еще нет сердца. Есть только жирная матка, жужжащая в своем улье. Как бы я хотел обладать сердцем в тот момент, когда Элис, оглушенная и отчаявшаяся, переступила порог гостиной, когда она упала на колени и горько зарыдала, уткнувшись в мои брюки. Я бы отправил ее назад к Хьюго. Погладил бы по волосам (впрочем, я и сделал это), поднял бы морщинистой рукой нежный подбородок (и это тоже) и пообещал бы, что Хьюго непременно ее поцелует; в конце концов он был мальчишкой, а она — воплощением красоты. Сказал бы «он полюбит тебя» и «все будет хорошо», провел бы в светлую комнату, дав ей возможность утереть слезы, поморгать и приготовиться к еще одному серьезному разговору. Отпустил бы ее. Однако у меня не было сердца. Когда оно вырастает? Через двадцать, тридцать лет после решающего момента нашей жизни?
Так или иначе, я смотрел на подрагивающую от рыданий голову на моих коленях; я разглядывал светлый изгиб пробора в ее волосах, будто искал исток высохшей реки. Я выждал, пока настало время прикоснуться к ней, и Элис не стряхнула мою руку ни с головы, ни с плеча, а только глубже зарылась в мои колени. Сами того не зная, мы с Элис вызывали ее отца. Каждый из нас играл свою роль: Элис — без всякого смущения заливаясь слезами, мистер Тиволи — успокаивая и баюкая ее, пока всхлипы и рыдания не начали затихать.
— Это все из-за Хьюго, мистер Тиволи, — заговорила Элис.
Мой палец скользнул в петлю ее ленты в волосах.
— Понимаю, — пробормотал я и тихонько добавил — она меня не услышала: — Зови меня Макс.
— Он был ужасен, просто ужасен, он сказал…
— Что он сказал? — Лента развязалась, и я вздрогнул. Элис ничего не заметила.
— Он сказал… он сказал, что мы должны остаться друзьями. Дурак. Он сказал, что не хочет портить такие прекрасные отношения.
Я нервно глотнул виски. Хьюго отошел от сценария, он обошелся с моей Элис, как и с остальными девчонками, с которыми знакомился на улицах.
— Где вы разговаривали? — прохрипел я, гадая, какую еще отсебятину добавил Хьюго.
Элис фыркнула и села на кресло; моя рука соскользнула с нее, чары ослабли.
