Уши Регины поглаживал ветерок, и она слышала, что родители все время повторяют имя Руммлера, но не могла их понять, хотя голоса звучали отчетливо. Каждое слово было как мыльный пузырь, который сразу лопался, если его хотели схватить.
— Руммлер, поганец, — сказала наконец Регина и, увидев, как лица родителей просветлели, будто лампы с новым фитилем, поняла, что эти два слова — волшебное заклинание.
Еще Регина любила айу, которая поселилась на ферме вскоре после Руммлера. Она появилась перед домом однажды утром, когда с неба исчез румянец зари и черные стервятники, сидевшие на акациях, вытащили головы из-под крыльев. Айа — так называли в этих местах няню, и слово это еще потому было красивее других, что его можно было произносить и в ту, и в другую стороны. Айа, как и Суара с Руммлером, была подарком Овуора.
У всех богатых семейств, живших на больших фермах, с глубокими колодцами и лужайками перед солидными домами из белого камня, была айа. До того как Овуор пришел в Ронгай, он работал на такой богатой ферме у одного бваны, белого хозяина, который владел машиной и множеством лошадей и у детей которого, конечно, была своя айа.
— Дом без айи — не дом, — сказал он в тот день, когда привел молодую женщину из хижин на берегу реки. Новая мемсахиб, которую он научил говорить «сента сана», если она хотела поблагодарить кого-то, похвалила его одними глазами.
Глаза у айи были такие нежные, кофейного цвета, и большие, как у Суары. Руки у нее были изящные, а ладошки — белее, чем шкурка Руммлера. Она двигалась так же быстро, как молодые деревца на ветру, кожа у нее была светлее, чем у Овуора, хотя оба принадлежали к племени джалуо. Когда ветер рвал край желтой накидки, связанной толстым узлом на правом плече айи, ее маленькие крепкие груди качались, как шары на веревке. Айа никогда не сердилась и никуда не торопилась. Говорила она мало, но короткие звуки, вылетавшие из ее гортани, звучали как песни.
От Овуора Регина выучилась говорить так хорошо и быстро, что скоро местные понимали ее лучше, чем родителей. Айа же принесла в ее новую жизнь молчание. Каждый день после обеда они садились вдвоем в круглой тени акации, росшей между домом и кухней. Там нос лучше всего улавливал запах теплого молока и жареных яиц. Когда нос был сыт, а глотка становилась влажной, Регина тихонько терлась носом о накидку айи. Тогда она слушала, как бьются два сердца, пока не засыпала. Просыпалась она, только когда тени становились длиннее и Руммлер начинал лизать ей лицо.
