Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира | страница 8



Она по-прежнему избегала моих глаз.

— Она должна первая рассказать тебе. Ты уже взрослая, Элиза. У тебя своя голова на плечах.

Наконец-то на губах ее мелькнула слабая улыбка, и она снова посмотрела на меня:

— Кто знает наизусть Шекспира, может все в жизни понять.

Я нехотя кивнула, не проронив ни слова. Мне уже не так хотелось раскрыть их секрет. Бабушка заулыбалась еще шире:

— Пей чай. Знаешь, Валентина снова приходила.

Валентина — это розовая зайчиха, которая время от времени появлялась на лужайке перед домом. Бабушка Эя говорила, что она каждый раз оставляет для меня подарочек. Я никогда ее не видела, но подарочки были настоящими: деревянная шкатулка, ручка со старинным пером, крошечная мышка из синего стекла. Надо было только выкопать их из-под разбитой лодки.

Покончив с печеньем, я на глазах у бабушки съела весь пудинг. У меня не хватало духа отнести его обратно домой. Потом мы вышли на улицу, и я, заправив ночную рубашку в джинсы, принялась искать клад. Я откопала закрученную ракушку, пальцем счистила с нее землю: она оказалась целехонька, внутри бледно-розовая, такая изысканная.

Вернувшись на кухню, я до блеска отмыла ракушку, выпустила ночную рубашку поверх джинсов, взяла цветы и велела бабушке отойти в угол:

— Ты за короля и говоришь: «Как поживаете, мое дитя?»

— Как поживаете, мое дитя?

— спросила бабушка басом. [1]

— Хорошо, спасибо! Говорят, у совы отец был хлебник…

— в одной руке я сжимала цветы, а другой, с ракушкой, размахивала из стороны в сторону, — Господи… Господи…

— Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать,

— подсказал мне король.

Я повторила эту фразу с выражением и проскочила целый кусок.

— Вот розмарин, это для воспоминания,

— я принялась декламировать в раковину, держа ее перед собой, как микрофон. Еще один кусок.

— А вот троицын цвет, это для дум.
Вот укроп для вас и голубки…

Я воодушевленно продолжала, ракушка металась вверх-вниз, потому что мне приходилось разбрасывать по полу бабушкины цветы. Я была Офелией — душевнобольной.

— И он не вернется к нам?
И он не вернется к нам?
Нет, его уже нет,

— начала напевать я, чуть не плача.

А потом бросилась в объятия бабушки, хотя Офелия так не делала.

Бабушка Эя зааплодировала.

— Просто великолепно! Ты станешь великой актрисой, Элиза, — глаза у нее сверкали. — В молодости из меня тоже получалась неплохая Офелия. Я всегда питала слабость к этому персонажу, но ты вложила в него нечто большее, говорю тебе как человек, который кое-что в этом смыслит. Поцелуй меня еще раз. А теперь не хочешь ли послушать свою старую бабушку?