Де Морни в тот момент обедал в ресторане, одно из помещений которого было превращено в политический клуб, где собирались сторонники нового Бонапарта — Шарля-Луи Наполеона, его брата. Место для клуба выбрали не случайно — в эпоху революции в моду вошли банкеты, устраиваемые на манер сельской свадьбы: с большими столами и тостами, напоминавшими скорее политические лозунги, чем обычные здравицы. А проводились банкеты соответственно статусу их устроителей: рабочие социалисты по большей части — на площадях под открытым небом или в трактирах, люди побогаче — в ресторанах и театрах, которые с легкостью превратились в политический подиум.
Анну провел к де Морни его секретарь — худенький молодой человек с гладко зачесанными на затылок волосами. Он предупредительно открывал перед Анной двери и все всматривался в ее лицо. Это Анну немного удивило: она была уверена, что никогда прежде не истрепалась с этим молодым человеком, но ее имя ему явно оказалось знакомо. Невероятно! Как будто ее здесь знали. Или… Разумеется! Здесь знали имя барона Корфа! Так, значит, она на верном пути.
Де Морни вежливо пригласил ее за свой стол. Граф встал, приветствуя Анну, и, галантно склонившись, поцеловал ей руку. Его голова (а де Морни был намного старше Владимира) уже давно округлилась заметной лысиной, и Анна едва удержалась от улыбки. В салонах дамы часто шептали, указывая на де Морни, что количество волос на его голове обратно пропорционально количеству его побед над женщинами и что каждая новая любовница графа уносила с собой не только подарки и приятные воспоминания о днях близости, но и часть его шевелюры.
К двадцати годам де Морни уже был известный в обществе светский «лев» с солидным списком любовных побед. Но главное — он тоже был Бонапарте, правда, по матери, урожденной Гортензии Богарнэ, дочери любимой жены императора Наполеона Жозефины. Об этом свидетельствовали легкая смуглость его кожи (императрица Жозефина была креолкой с Антильских островов) и небывалый темперамент, заслуживший ему славу прожженного сердцееда, которого за глаза еще называли жуиром, убийцей и преступником. Но Анна знала де Морни только как завзятого театрала и покровителя хорошеньких актрис.
По лицу графа Анна поняла, что он несколько удивлен ее появлением, хотя не собирается избежать ее общества. Она понимала, что нравится графу, и хотела этим воспользоваться — разумеется, с известной долей осторожности.
— Искренне рад видеть вас, мадемуазель Жерар, — улыбнулся де Морни. — Или вам больше нравится обращение «госпожа баронесса»?
