по старому радиоприемнику красного дерева, или проглядывала верхние смешилки про Мэгги и Джиггза
[4], только что от парнишек с фургончика снаружи (та же парочка носилась посреди краснокирпичного центра города у меня в китайском детективе), поэтому я выкрикнул: «Кто хлопнул моей дверью
(Qui a farmez та porte)?», и мне ответили, что никто
(«Parsonne voyons done»), — и я понял, что меня осаждает призрак, но ничего не сказал; вскоре после мне приснился кошмарный сон о грохочущей красной гостиной, только что выкрашенной странным красным лаком 1929 года, и во сне я ее увидел: вся танцевала и грохотала, как скелеты, поскольку брат мой Жерар населял их призраком, и приснилось, что я с воплем проснулся у фонографа в соседней комнате с загибами Хозяйского Голоса
[5] этой машинки из бурого дерева — Память и сон перемешаны в нашей безумной вселенной.
Во сне о морщинистом гудроне на углу я видел ее, неотступно, Риверсайд-стрит, где она пересекает Муди и убегает в сказочно богатые тьмы Сары-авеню и Роузмонта Таинственного… Роузмонт: — община, выстроенная на затопляемых речных отмелях, а также на покатых склонах, что возносят ее до подножий песчаного откоса, до кладбищенских луговин и химеричных призрачнополей отшельников Лакси Смита и до Мельничного пруда, такого безумного, — во сне я лишь воображал первые шаги от этого «морщинистого гудрона», сразу за угол, виды Муди-стритового Лоуэлла — стрелочкой к Часам Ратуши (со временем), и красным антеннам центрагорода, и неонам китайского ресторана на Карни-сквер в Массачусетской Ночи; затем взгляд направо на Риверсайд-стрит, что сбегает прятаться средь богатых респектабурбанных дикодомов президентов Братств Текстиля (О! — ) и старушечьих Седовласок-домохозяек, улица вдруг выныривает из этой Американы газонов, и сетчатых дверей, и Эмили-Дикинсоновых учителок, затаившихся за шторками в кружавчик, в неразбавленную драму реки, где суша, новоанглийская скальноземь высокоутесов, макается поцеловать в губу Мерримак там, где он в спешке своей ревет над кипенью и валунами к морю, фантастический и таинственный от снежного Севера, прощай; — прошел налево, миновал святое парадное, где Джи-Джей, Елоза и я ошиваемся, сидючи в таинстве, кое, как я сейчас вижу, громаднеет, все громаднее, в нечто превыше моего Грука, за пределами моего Искусства-с-Огородом, в тайну того, что Господь сотворил с моим Временем; — на морщинистом гудронном углу стоит жилой дом, в четыре этажа высотой, внутри двор, бельевые веревки, прищепки, жужжат на солнце мухи (мне снилось, я живу в этом доме, плач
