— А как насчет… социального статуса? Квартира, дружок и все такое… — отважился Тристан.
Мордашка Нуны просияла ответной улыбкой.
— Нет. Ни дружка, ни угла больше нет. А теперь и работы тоже.
— Свободны, как ветер! — Тристан торжествовал, словно сорвал крупный куш.
Я поставил кассету, и Марли запел «Three Little Birds»[10]. Я невольно улыбнулся.
11
Бар-Харбор, штат Мэн, побережье. Три часа ночи. Мои спутники давно спят. Доехав до самой оконечности полуострова, я паркую машину в пустынной зоне отдыха, глушу мотор и выхожу. В десяти шагах плещется Атлантический океан. Сажусь на огромный валун, закуриваю. Пахнет дохлой рыбой, солью и водорослями: отлив. Слабо светит больная Луна. Отчаянно ломит поясницу.
Воздух кристально прозрачен, я вижу побережье на километры вдаль, поселки похожи на россыпи желтых светляков. Далеко-далеко на севере — маяк. Вот за что я люблю море, это так до глупого просто, я никогда не задумывался: люблю далеко видеть. Когда это было? Воспоминания всплывают на миллисекунды. Искорки детства. Я, четырехлетний, сижу на песке, всматриваясь в пустой горизонт, и мне так нравится, что мой взгляд улетает вперед и вдаль, за эту линию, туда, где исчезают корабли и откуда появляются стайки легких облаков. Смутное чувство великой силы, заключенной в глазах. Лето, костер в сосновом бору, мне шестнадцать. Лауре семнадцать, она наполовину ирокезка, ее руки тасуют диковинную колоду таро. «Видеть», — задумчиво шепчут губы. Мой тотем — сокол. «Видеть», — повторяет она. Мой тотем — глагол.
А сегодня, сидя на валуне у Атлантического океана, я почему-то — несмотря на мягко искрящийся берег и вспышки маяка, на лунный свет и огонек «Боинга», мигающий где-то между Венерой и Кассиопеей — в десяти шагах от себя ничего не вижу.
12
Серым утром я подремал пару часов в машине. Проснулся с дикой мигренью. Боль ввинчивалась в виски, и неудивительно: троим в машине, даже если это «Бьюик Регал», кислорода запросто может не хватить. Я взял из ледника бутылку кока-колы и выпил большими глотками. Тристан и Нуна брели по берегу, бросая в воду камешки. На какие-то три секунды я увидел готовый снимок. Было что-то в позе Тристана, в ускользающем взгляде Нуны, момент одиночества вдвоем или… нет, не знаю. И не надо знать, надо видеть, одно с другим связано. Сделал снимок — задал вопрос. Чертов рефлекс. Хорошо, что у меня не было с собой фотоаппарата.
Я прошелся, потягиваясь, вокруг машины. Погода стояла мерзкая, воздух — сырой и холодный, хоть ножом режь, тут, пожалуй, и камень подхватил бы простуду. Я свистнул и замахал рукой, подзывая парочку. От голода крутило живот так, что даже в глазах темнело. Меня удивил их на редкость веселый вид, совсем не соответствующий погоде. Я предложил позавтракать в поселке, и мы отправились в путь. Даже машина завелась не сразу, зажигание капризничало, и я не понимал, с какого такого перепуга эти двое улыбаются до ушей.
