– Послушайте, – сказал Сервантес, – вы словно лелеете свое дурное расположение духа. Ну так вот, эта роль вам в самый раз. Посмотрите-ка, она принадлежит Холерической Селезенке.
Атмосфера вновь заискрилась весельем. Но вновь купец неверно истолковал слова Сервантеса и теперь счел их прямым оскорблением себе. Он разорвал врученный ему лист и сказал:
– Дело не в моей селезенке, а в обществе, меня окружающем, таверне, где я сижу, и в этом пыльном городишке.
– В таком случае вы свободны удалиться, – сказал Сервантес.
Купец принял его слова за вызов и сказал:
– Я удалюсь, когда этого потребует мой рассудок, а не по указке того, кто, совершенно очевидно, его лишен.
Атмосфера вновь изменилась. Хозяин уговаривал купца быть вежливым: «Сервантес ведь отличается добрым нравом, потому что умеет держать плохой в узде».
– Чего мне бояться? – сказал купец. – Он же явно помешен и калека вдобавок. Так пусть сразится, если он мужчина! – И он стукнул в пол концом ножен.
– Дайте-ка мне мое перо, – сказал Сервантес регулярникам, – и я напишу сатиру на этого благородного господина, которая изгладит его гнев. И побыстрее. На меня снизошло вдохновение, а когда говорят небеса, мы должны повиноваться мгновенно.
– Теперь я вижу, – сказал купец, вытаскивая шпагу, – что ты с самого начала хотел выставить меня глупцом. Если ты не примешь моего вызова, готовься быть высеченным сталью.
Сервантес встал безоружный перед распалившимся купцом.
– Но, – сказал он, – твоя сталь не коснется меня, как и твои издевки, и твоя злость на моих друзей. Мне все равно, что ты оскорбляешь мою пьесу, мой ум и долбишь о моих долгах честным и достойным людям. Но поберегись. Если ты оскорбишь рану, средоточие славы всей моей жизни, полученную в битве, поддержавшей блеск славы этого королевства, тогда я буду вынужден занести на бумагу следующее (он принялся быстро писать), обращенное к твоим любящим родителям, ибо они должны быть поставлены в известность о твоем поведении, твоих буйных наклонностях и твоей решимости разъезжать повсюду в сквернейшем настроении. А после того, как ты меня пронзишь, мое последнее желание: поставь свою подпись на этом листе, который теперь гласит: «Я, Человек Со Скверным Нравом, торжественно клянусь, что я проткну старого ветерана за написание плохой пьесы и что мне дела нет до его смерти, как и до любой другой в Европе. Подписано в сей день, не знаю какой, в большой спешке, так как вот-вот явятся стражники, ваш гнусный Купец».
