— Вы осознаете, что случившееся — результат ваших педагогических просчетов?
— А что, собственно, я делал не так?
— Девушка давно и безответно влюблена в вас, об этом говорит вся школа.
— Прикажете теперь на ней жениться? Я в некотором смысле уже женат и имею ребенка. А если таких, как она, будет несколько, что же мне тогда гаремом обзаводиться во избежание несчастных случаев? (Идиотская острота, достойная сегодняшней «Смехопанорамы».)
— Ваша ирония в данном случае не уместна. Это вам не капустник, здесь дело серьезное. Мне уже звонили из больницы, слава богу, ей вовремя промыли желудок, и теперь опасности для жизни нет. Вечером ее привезут домой, и вам придется идти объясняться с ее родителями и успокаивать девушку.
— Чем же, по-вашему, я могу ее успокоить?
— Не знаю, но вы педагог и потому обязаны найти нужные слова утешения. Да, еще имейте в виду, что ее отец — военный следователь по особо важным делам военной прокуратуры.
— Час от часу не легче.
Поздно вечером на ватных ногах плелся я к дому жертвы безответной любви к бесчувственному учителю, судорожно подбирая, но совершенно не находя те самые, нужные, слова. Решение пришло внезапно, как только увидел ее виноватые глаза: «Слушай, а давай я почитаю тебе стихи...»
Что касается папы, грозного военного следователя, то, как выяснилось, его узкая специализация: изучение проблемы самоубийств в армии. В те годы основной причиной суицидальных попыток солдат была не дедовщина, а полученные ими из дома известия о том, что любимая девушка, не дождавшись жениха из армии, вышла замуж за другого. Мне было что спросить у этого серьезного профессионала на уютной кухне за бутылкой хорошего коньяка, который он предложил распить за благополучный финал этой истории.
Работа над ошибками
По природе своей все значительные педагоги — большие сказочники. Силой воображения они создают свой особый мир, а затем материализуют его, выстраивая гармонию отношений детей в соответствии с его неписаными законами. Строго говоря, сказанное относится к любому творчеству, не важно к какому: художественному или педагогическому. Этот способ бытия помогает творцу подняться над рутиной обыденной жизни, преодолеть автоматизм человеческого существования. Но между художественным и педагогическим творчеством, при их ощутимом сходстве, есть одно судьбоносное отличие. Поэт может себе позволить быть эгоцентриком (иных поэтов, похоже, и не бывает), ему полезно, даже предписано свыше, оторвавшись от грешной земли, жить в мире горнем, не отвлекаться на мелочи, не давать себя запутать в паутине человеческих отношений. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
