— О, пошел философствовать!
— Это не философствование. Это жизнь. Каждый следующий подвиг, накладываясь на предыдущий, делает первый еще ярче, еще дороже.
— Хочешь сказать, как спортивная удача, — подхватил Глеб, — плюсуясь друг к другу, удачи складываются в победу?!
— Пусть будет по-твоему, — согласно кивнул головой Юрий.
Пока говорили, Московское радио начало передавать веселые марши в исполнении духовых оркестров, и это так не вязалось с дурными вестями о сданных городах.
Молча укрыли приемник в тайничок на чердаке за трубою и разошлись.
Прощаясь, Глеб сказал:
— Вчера познакомился с интересным парнем — Владимиром Караваевым. Смелый. Почти лютый. Надо тебе с ним встретиться.
— А может, сначала присмотримся? Чей он?
— Пришлый.
— Пришлый пришлому рознь. Вон мой квартирант как для немцев старается! Будь на его месте немец, и то бы полегче, с пробуксовочкой, работал. А этот на задних лапах стоит…
— Все-таки советую с Караваевым познакомиться. Чувствуется, смельчак…
Вечером Токин заглянул в городскую управу. Глеб ждал его у входа, потягивая самокрутку. Рядом стоял парень, русоволосый, с длинной, почти поповской, гривой, с мясистым лицом, на фигуру ладный, хотя и сутуловатый.
Познакомились. Потом прошлись втроем по главной улице. Поговорили о том о сем. Токину Караваев понравился.
Тонкое, почти девичье лицо Казначеева светилось довольством, удивительным еще и потому, что Мишка ничего не хотел объяснять. Поднял Токина чуть свет из постели и потащил на главную улицу. Юрку злила напускная загадочность Казначеева, но он подчинялся скорее настроению, чем словам Мишки, что надо идти позарез, что такое пропускать нельзя.
— Стоп, — Мишка взял его за рукав.
Как только они повернули на Московскую, перед ними во всей красе взметнулось пятиэтажное, чудом уцелевшее здание городского банка, одно из самых нарядных строений города. Богатая лепка, бесчисленные нимфы, плывущие по волнам из глазурованных плиток, цветные витражи. До революции в нем находилось купеческое собрание. И словно в знак уважения к красоте, и бомба и снаряд пощадили дом. В нем сейчас располагалась военная комендатура.
— Дом видишь?
— Ну, вижу.
— А болвана у парадного на часах видишь?
— Вижу…
— А флаг немецкий, тот, что на пол-улицы мотался, над его головой видишь?
Юрка даже присел от удивления. И впрямь — огромного флага, висевшего над подъездом, не было. Юрку всегда выводил из себя этот флаг: огромное красное поле, с белым, будто просверленным, кругом внутри, а чтобы дырка не развалила его окончательно, скрепили толстой черной свастикой. Больше всего возмущал цвет поля — красный, будто украденный с нашего флага. Как-то Юрка, проходя мимо комендатуры, взглянул вверх и увидел, что развернутый ветром флаг закрыл над головой все небо…
