— Ты поступила благородно, — сказал Дьяков. — Я тебе благодарен.
Она не без гордыни добавила:
— Всегда могу тебя соблазнить.
— Нечем тут хвастать, — заметил Дьяков с педагогической интонацией. — Ясное дело, девица в цвету, в юбке выше аппендицита. Когда к тебе ломится юная лань, всей твоей твердости хватает разве что лишь на одно местечко.
Глафира драматически всхлипнула:
— Только подумать — "Кнута" уже нет.
— И все ж надо жить, — повторил Яков Дьяков.
Чрез несколько дней в его квартире возник Подколзин — он был небрит, темно-соломенные пряди беспорядочно разлетелись в стороны, обычно задранный ввысь подбородок опал, как будто в нем что-то сломалось.
— Входи, детоубийца, входи, — приветливо пригласил его Дьяков. — Как себя чувствует, что испытывает втайне Великий Инквизитор после такого ауто-дафе?
— Спроси у себя, — буркнул Подколзин, — ты же его организовал.
— Хочешь кофию или чего покрепче? — спросил Яков Дьяков. — Залить глаза?
— Нет, не хочу, — сказал Подколзин. — Возьми, пожалуйста, этот конверт.
— Толстенький… — хозяин квартиры уважительно взвесил его на ладони. — И что в нем находится?
— Моя премия. Мне она не нужна. Забирай.
— Это еще что за вздор? — крикнул Дьяков.
— Нет, это не вздор. У меня есть достоинство.
— Ты премию и получил за достоинство. И не только — своего интеллекта.
— Я не возьму. Она — твоя. Ты фактически меня содержал все это время, — сказал Подколзин. — Да и с какой стороны ни взгляни, это твой персональный приз. Короче говоря, я настаиваю.
Дьяков великодушно кивнул.
— Если душа твоя так желает — будь по-твоему. Разделим по-братски. Бесспорно, общение с элитой и с обезумевшими подколзинками потребовало определенных расходов. И — хватит об этом. Что деньги? Пепел. Это мы в школе еще учили. Главное — наше самосознание.
В раскрытые окна легко проникали дурманящие запахи лета, успокоительный шум листвы, над благостным Яузским бульваром по-птичьи звенел дитячий гомон.
— Нет у меня самосознания, — непримиримо сказал Подколзин, — дым и зола вместо него. Кто я такой? Какой-то фантом…
— Ты этого хотел, Жорж Подколзин. Только фантомы у всех на устах. И не маши своей соломой. Скажешь о тех, кто стоит на полках? А многие ль читали Овидия? Данта? Или даже Шекспира? Для абсолютного большинства твоих современников это фантомы. Значит, умерь пренебреженье. Пойми наконец: настоящая жизнь бывает единственно у мифов. Поэтому факты мрут, как мухи, а мифы живут и процветают. Ты сын отечества, как я надеюсь, а в отечестве легенды — в цене. Егор, Россия не стихия, не вызов прочим племенам, Россия — это ностальгия по сочиненным временам.
