Что я испытывал — не расскажешь. Корчился, словно на сковородке. Тут и досада, и стыд, и злость. На эту чертову конфискацию, на жизнь, на себя, на нее. Какая-то горючая смесь. Хотелось провалиться сквозь землю. И мысль одна: скорей бы все кончилось, скорей бы оказаться подальше, где-нибудь на краю Москвы.
Первой опомнилась ее мать. Почувствовала, что дочка в опасности. Чуть слышно окликнула:
— Юдифь…
Но дочь не ответила, промолчала. И вдруг — улыбнулась. Да. Улыбнулась. Дорого бы я дал, чтоб понять, что означает эта улыбка.
В тот день я словно дал себе клятву: уйду из отдела, чего бы ни стоило. И в самом деле — ушел туда, куда стремился, о чем мечтал. В высшую школу внешней разведки.
Очень серьезное заведение. Три года нас учили на совесть. Тоже и мы себя не жалели. Как сказано, сошло семь потов. А по-иному и быть не может. В этой игре твоя ставка — жизнь. Но знаете, я никогда не жаловался. Чувствовал кожей: это — мое.
Настала пора защитить диплом. Я получил такое задание: вывезти из германской столицы, славного города Берлина, нашего ценного агента, фройляйн невероятной отчаянности. Она себя здорово проявила, и служба с ней связывала надежды. Ей предстояло большое плаванье. С одной стороны, звериная цепкость, с другой — ненормальное хладнокровие. Движение к цели — неукоснительное. При этом — никаких колебаний. Если придется, то — беспощадна. Шарлотта. Белокурая бестия.
Как вывезти немецкую девушку, которую к тому же пасут? Я вышел из сложного положения простейшим образом — я женился. Уехал из Москвы холостым, вернулся женатым человеком.
Понятное дело, к этому браку отнесся я не слишком серьезно. Был убежден, что сразу расстанемся. Но выяснилось: не так все просто. Чужая земля, чужие люди. Кроме меня у нее — никого. Тем более я — законный муж. Осталась она в моей квартире. Как говорится — там будет видно.
В Москве набирала силу весна. Я жил в приподнятом состоянии. Диплом защитил, с заданием справился. А впереди еще целая жизнь, отмеченная знаком судьбы, опасная, на лезвии бритвы. Желанная гусарская жизнь.
Нам выдали парадную форму. Белого цвета с вишневым кантом. Такая же белая фуражка с широкой тульей, слегка заломленная. Помню, как я застыл перед зеркалом — не узнаю самого себя. Выгляжу, как киногерой.
В майский великолепный полдень вышел из дома — пройтись по столице. Город после зимы прихорашивался. Тверская тогда была еще узкой, петляла, народу — не протолкнешься. Но я шагал гордо, как ледокол. И независимо, по-хозяйски. Ноги пружинили. Сами свернули в проезд Художественного театра. У касс, как всегда, толпилась очередь. Висели афиши с репертуаром. Напротив театра, в кафе "Артистическое" — ни одного свободного столика. Встречные люди мне улыбались. Я ощущал полноту этой жизни. И тут на самом углу, на Петровке, столкнулся — нос к носу — с Юдифью.
