52. Но, если угодно, обратим повествование и к другому его ученику. Ведь рассказ этот не только не без приятности, но и пользу доставит вам вместе с удовольствием.
Был некий епископ, из западных, весьма боголюбивый по характеру и образу жизни, разумный, чистый и добродетельный. По причине дьявольской зависти впал он в тяжкий грех убийства. Но я расскажу по порядку, как это произошло. Епископ однажды сидел у входа в свою келлию, держа книгу 6 руках, и почувствовал легкую жажду. Был вечер. И так как прислуживал ему горячо любимый племянник, то и зовет он отрока, чтобы тот приготовил ему чашу разбавленного вина. Тотчас же выполнив просьбу, мальчик приносит чашу епископу, то есть своему дяде. Приняв ее и отведав, епископ преисполнился неудовольствия, потому что смесь была тепловатой. Тогда он поднял посох, Который держал в руках, и, схватив его пальцами посредине, замахнулся на мальчика, как бы желая его напугать. А посох — о, непостижимый Твой суд, Христе! — по действию диавола выскользнув из рук епископа и, ударив мальчика по темени, мгновенно исхищает его из здешней жизни: поверженный отрок падает на землю мертвым. Епископ же, увидев, что племянник, вопреки всем его намерениям- и по его же вине лежит на земле, бездыханный и мертвый, бросается на него с воплями сожаления и со слезами просит, чтобы и ему самому отдать душу.
53. Когда же плач его возвестил всем о несчастии, собирается клир его епископии, сокрушается и оплакивает не столько ребенка, сколько своего пастыря. Ведь был он для всего клира человеком добрым, кротким, спокойным, справедливым, сострадательным, милостивым, делателем всякой добродетели и правды; поэтому желая вывести его из состояния глубокого отчаяния, люди умоляли, припадали, кричали, что они претерпят за него все — даже наказания рабства и злострадания. А он, как пораженный до самой глубины, не мог даже слышать то, что они говорили. Утром встал он, предал погребению останки умершего, обвязал себе шею цепью и, отдав ее конец одному из слуг, приказал силой влечь себя в Рим. И вот, когда люди епископии увидели, что ничего не добились и что уже не могут удержать уязвленного до глубины души епископа, с громкими рыданиями соглашаются они на его отбытие. Быстро пройдя пешком столь великое расстояние по длинному тому пути в слезах и рыданиях, епископ входит в Рим с цепью на шее, влекомый слугой. Он исповедует свой грех папе и находившимся в Риме архиереям голосом, прерывающимся от плача и воплей. Видя его безграничное сокрушение и слезное покаяние, они не только быстро дали ему разрешение в его горе, но бесчисленными словами утешения умягчили боль страждущей его души. Но побеждаемый сердечной тоской епископ оставался безутешен.
