— Гадаете? — спросила с любопытством Лида. — Можно мне прийти к вам погадать?
— Приходите, — подобрела Тоня. — Мне здесь без подруг скучно.
Воронков, поглядывая на Марфу, форсисто отставил правую ногу. В свете костра зеркально заблестел его начищенный сапог.
— Не спится, Марфуша? — игриво спросил он.
— Ой, не спится, Илюшенька!
— А что так?
— А ночка-то! — бурно вздохнула Марфа. — Кто рано спать лег — пожалеет. Сердце так замирает… будто раскроется сейчас небо и опустится на тебя великая радость. — Она помолчала и спросила: — Не знаете, соловьи здесь есть?
— Здесь только лягушки есть, — грустно откликнулась Лида.
— А что лягушки? Они, девушка, про то же самое поют, если разобраться.
Жавшаяся к Марфе Лида отошла к фикусу. Нежно поглаживая его широкие, теплые листья, она посмотрела несмело на Виктора:
— Это ваш фикус?
— Странно. А чей же еще? — под напускной мальчишеской грубоватостью скрывая смущение, ответил Виктор. — А что?
— Ничего. Красивый.
Она наклонилась к Тоне и шепнула:
— Как вашего брата зовут?
— Виктор, — улыбнулась понимающе Тоня.
— Красивое какое имя. Он тракторист?
— Только-только со сковородочки соскочил. Блестит даже, как новый двугривенный. Замечаешь? — громко и насмешливо ответила Тоня.
— Молчи уж… пеньюар! — исподлобья поглядел на сестру Виктор.
— И чего это ты, девушка, в карты свои уткнулась? — взглянула Марфа через дым костра на Антонину. — В степь бы шла с ласковым каким-нибудь, песни пела бы!
— Дело неплохое! — сказал Воронков.
— А чего зеваете? Землячок наш уже спит, — сказала Марфа, посмотрев на Помидорчика, свернувшегося, как кот, на своем чемодане, и шутливо толкнула Виктора в плечо: — Ну, а ты чего, парень?
— Нашли важное занятие, песни петь, — хмыкнул пренебрежительно Виктор.
— Серьезный какой, — обиженно отвернулась Лида.
— А как ты, Илюша, на это смотришь? — призывно улыбнулась Марфа.
— Поздно. Какие там прогулки, — чс обидным спокойствием ответил Илья и покосился на Тоню.
Улыбка Марфы поблекла.
Над степью встала низкая багровая луна, и все: земля, колонна, стоявшая на дороге, далекие сопки и, казалось, даже воздух — стало розовым. Людей у костра обступила степь, необыкновенная ее тишина. И, слушая ее, люди долго молчали.
— А вот у папуасов южных морей есть интересный обычай, — сказал вдруг Воронков. — Когда папуас садится кушать, он до трех раз кричит об этом. Кто ни услышит, приходи и садись к его котлу. Очень даже свободно!
— Смотри пожалуйста, какой хороший народ! — с радостным удивлением обвел всех взглядом Ипат. И вдруг заозорничал, подталкивая жену под локоть. — А ну-ка, Дуня, встань, встань! И гукни на громкой волне: Млат Михайлович Крохалев ужимает, мол, и у кого аппетит есть — подходи! Давай, давай, Дуня!
