— Дети Адама удостоились великого знания, которое ни земле, ни небесам было не по плечу, — продолжал Руми. — Вот почему в Кур’ане сказано: «Он, воистину, предложил знание небесам, земле и горам, но они, убоявшись, отказались нести этот груз. И только человек принял его».
Руми говорил несколько странно, как говорят только образованные люди. Затем он заговорил о Боге. Он говорил, что Бог не где-то далеко в небесах, а рядом со всеми и с каждым из нас. То, что больше всего приближает нас к Богу, сказал Руми, не что иное, как страдание.
— Все время ваши руки открываются и закрываются. Если бы это было не так, значит, они были бы парализованными. Две ваши руки совершенным образом сбалансированы и скоординированы, словно крылья птицы. Непостижимое присутствие Бога в любом самом незаметном движении.
Поначалу мне нравилось то, что он говорил. У меня потеплело на сердце. Однако почти сразу в душе поднялась такая волна негодования, так что мне стало трудно дышать. Что Руми знает о страдании? Он родился в знатной семье, наследовал немалое состояние, и жизнь никогда не поворачивалась к нему спиной. Мне было известно, что он потерял свою первую жену, но я не верил, что он пережил настоящее горе. Он родился с серебряной ложкой во рту, вырос в кругу достойных людей, учился у самых известных ученых, всегда был любим, балован, обожаем — как смеет он говорить о страдании?
Почему Бог так несправедлив? Мне Он дал бедность, болезнь, боль; Руми — богатство, успех и мудрость. С его репутацией и королевским величием он как будто не принадлежал этому миру, по крайней мере этому городу. Мне приходилось прятать лицо, чтобы не пугать людей, а он сверкал, словно драгоценный камень. Интересно, каково бы ему пришлось на моем месте? Приходило ли ему когда-нибудь в голову, что однажды он мог бы пасть с высоты своего величия? Представлял ли он, каково быть отверженным — хотя бы один день? Стал бы он великим Руми, если бы Бог дал ему мою жизнь? И тогда я понял, что разница между нами не так уж велика.
Мое негодование росло и углублялось, прогоняя восхищение, которое я испытал поначалу. С горечью и раздражением в душе я встал со своего места и пошел прочь. Люди смотрели на меня с любопытством, не понимая, почему я ухожу с проповеди, которую многие так мечтали услышать.
17 октября 1244 года, Конья
Оказавшись один в центре города после расставания с крестьянином, я решил перво-наперво позаботиться о приюте для себя и своего коня. На постоялом дворе мне предложили четыре комнаты, и я выбрал наиболее скромную. Мне было вполне достаточно матраса с одеялом, старой, постоянно шипящей масляной лампы да прожаренного на солнце кирпича, который можно было использовать вместо подушки. Кроме того, из окна был отличный вид на город до самого подножия холмов.
