Волкогонов в душе понимает несостоятельность нападок на Ленина за возвращение на родину через территорию врага, не верит он и в то, что Владимир Ильич лично пользовался какими-то немецкими деньгами, но тем не менее пишет ничем необоснованные строки, изощряясь в остроумии: “Кайзеровская Германия и большевики оказались тайными любовниками. Но странными — по расчету” (с. 224).
Около двух десятков страниц в книге занимает сюжет “Ленин и Керенский”. Свое видение образов этих “самых популярных людей 17 года в России” Дмитрий Антонович выразил так: “Керенский — типичный российский либерал, пытавшийся поглаживанием успокоить вздыбившуюся Россию, сделать ее похожей на западные демократии. Ленин — великий и беспощадный утопист, вознамерившийся с помощью пролетарского кулака размозжить череп старому и создать общество, идея которого родилась в его воспаленном мозгу” (с. 234).
Не знаю, сам ли придумал эту характеристику наш автор или заимствовал ее из чужого труда, но в любом случае она не верна. Керенский не был типичным либералом, ибо задолго до 1917 года склонялся к решительной борьбе с царизмом (вплоть до террора), а став лидером буржуазного Временного правительства, ввел в армии смертную казнь, благословил охоту на большевиков, расстрел мирной демонстрации в июле 1917 года и т. п. Что же касается Владимира Ильича, то идея социалистической революции витала в России “не только в его голове и задолго до того, как он стал ее воплощать в жизнь.
Роль заправской “демократической” гадалки явно пришлась по душе генералу и он с самодовольным видом вещает: “Удайся Февраль 1917 года, и Россия была бы сегодня великим демократическим государством и ее не ждал бы развал, как Советскую империю...” (с. 242).
Антинаучность подобных “прогнозов” ярко выразилась в попытке Волкогонова поставить на одну доску результаты мятежа Корнилова и других генералов в августе 1917 года против Временного правительства с “августовским путчем 1991 года”: “Тогда, в 1917-м, Керенский как-то сразу потерял свое влияние, а через 74 года в сходной (?!) августовской ситуации его лишился и Горбачев. В этом опасность бесконечного балансирования, маневрирования, лавирования...”. Ведь “сходной-то ситуации” в 1991 году не было: если бы кто-то из генералов (Язов, Крючков, Пуго и др.) действительно поднял “мятеж”, то в считанные минуты верными им частями были бы интернированы не только Горбачев, но и Ельцин со своими приближенными.
