Деловая обстановка мне была чуждой, и расслабиться или хотя бы успокоиться мне не удавалось. Меня преследовало чувство, что я сморожу какую-нибудь глупость в самый неподходящий момент.
— Милана Грей, — обратился ко мне судья, — Так как вы не состоите ни в одном из детских домов, просьба огласить подтверждение вашего согласия, что с сегодняшнего дня, 19 декабря 2010 года, Лиса Грей, ваша тетя, и Джеймс Логон являются вашими опекунами.
— Подтверждаю.
— Все данные о семье Логон были просмотрены, судья дает разрешение на опекунство мисс Миланы Грей. Подтверждение этому вы можете забрать в администрации, предъявив паспорта, — сказала женщина.
Судья стукнул молотком, и мужчина, проводивший нас в зал суда, отвел обратно в коридор.
— Это надо отметить, — предложил Джеймс, потирая руки. Лиса ткнула его локтем в бок. — Тортиком, — объяснил дядя.
Забрав документы, мы отправились домой, где съели пропитавшийся торт, что приготовила Лиса. Джеймс, Лиса приняв душ, отправились в комнату, а я налила себе ванну.
Я сложила вещи на стульчике, и из кармана выпала фотография, подаренная тетей. Я залезла в теплую ванную. За окном была уже ночь, а снег не переставал падать, и я отказывалась ложиться спать. Я рассматривала фото: Лиса с мамой одно лицо, но тетя чуть повыше. Папа высокий, сильный, мама, наверно, всегда чувствовала себя защищенной рядом с ним. Я на фото, да и сейчас, была больше похожа на него, чем на маму. Цвет волос, курносый нос, скулы, губы, густые ресницы, разрез глаз — все его.
Джеймс, обнявший на фото Лису, был особо не красавчиком. Тетя с мамой мне казались идеально красивыми, и если бы я не знала добрый характер Джеймса, то не смогла бы даже догадаться, почему тетя Лиса выбрала его. Брюнет с небрежно разлетевшимися волосами, карие глаза, длинные, тонкие губы, ростом чуть ваши тети. Его костюм был проглажен, без единой пылинки, галстук на тона два темнее рубашки — все в порядки. А папа наоборот: штаны, рубашка, расстегнутая сверху, засученные рукава — он держал меня на руках, а я теребила его волосы. «Папочка», — прошептала я, проводя пальцем по его лицу на фотографии.
Я вытерла мокрые соленые щеки, положила фото на стопку сложенной одежды, нырнула под воду и открыла глаза. Свет ламп переливался по поверхности воды золотом. «Жизнь становится лучше, но от прошлого не убежать», — подумала я и вынырнула. Не только грусть по погибшим родителям преследовала, но и воспоминания о сером городе, в котором я прожила двенадцать лет. Я пыталась сбежать из этого города, но он уже жил во мне. Я заперла его под замок, но он все равно напоминал о себе.
