Обе девушки не помышляли более ни о Боге, ни о дьяволе. Они молча благословляли неведомого спасителя, чью фигуру с трудом рассмотрели вдали. Блондинка зажмурилась при воспоминании. Брюнетка раскрыла рот, чтоб произнести соответствующую сентенцию.
Теперь, когда мы находимся вблизи и можем хорошенько их рассмотреть, отметим, что у одной волосы были рыжеватого оттенка, а у другой значительно темнее.
У одной было нежное, чуть округленное лицо, которое встретишь лишь во Франции — с тем оттенком кожи, какой бывает только на севере от Луары, голубые глаза — то томные, то смеющиеся, столь характерные для Иль-деФранса, маленькие зубки, дивно сочетаясь с небом и языком рождали на свет кристаллические звуки, порой с неверным призвуком, характерным для нимф Валуа и фей Бретани, поскольку и в том, и в этом крае некогда утратили французскую речь и теперь обретают ее с упоением вновь: любое слово звучит в их устах музыкой.
Высокая ростом, с покатыми плечами, с вздымающейся от новизны впечатлений грудью, с руками ангела и стопами зефира, она впитывала, казалось, в себя все необычное.
Овал лица у ее подруги был правильнее, нос прямее, брови круче, очерк губ более четкий, бледность свидетельствовала о страстности натуры, статная фигура была наделена красивыми руками, в голосе слышалось нечто влекущее, и всю ее, казалось, списали с собственного портрета.
— Мари, — заговорила она, — как мы расскажем обо всем этом в Париже? Мы не знаем даже имени этого дворянина.
— Отчего ты полагаешь, что он дворянин?
— Нет, нет, даже не сомневайся. Было б ужасно, если б вдруг выяснилось, что нас спас простолюдин.
— Ты удивляешь меня, Жюли.
— Ты не представляешь себе, как мы будем скомпрометированы в глазах общества при одном только подозрении, что всего лишь матрос, морской бродяга, вступился за нас, защитив от этих… чудовищ в человеческом образе.
— В Париже мы будем не раньше, чем через четыре месяца. За это время ты изобретешь подходящую историю.
— Дорогая моя, но ведь впереди еще Флоренция и Рим!
Как раз в этот момент, избегая столкновения с торчащим из воды утесом, шлюпка круто свернула в сторону. Потоки соленой воды хлынули на девушек, и каждая отозвалась на это по своему. Та, которую звали Мари, расхохоталась. Жюли закаркала от возмущения. Обе обратились в двух морских нимф, в волосах у Мари запутались мелкие водоросли.
— Вы это нарочно! — крикнула Жюли дворянину, безмятежно наблюдавшему за происходящим. — Роже, вы настоящий змей. Но учтите: сыщется и на вас святой Георгий.
