Затем он повернулся спиной к Шпигелю и предоставил его собственным мыслям.
Эти мысли были весьма печального и мрачного свойства; значит, в самом деле близок час, когда бедному котику придется распрощаться со своей шкуркой? Неужели вся его мудрость ему не поможет? Тяжко вздыхая, поднялся Шпигель на островерхую крышу, темные очертания которой в этот ясный осенний вечер четко вырисовывались на небе. Взошедший над городом месяц озарил ее черные замшелые черепицы, в ушах Шпигеля зазвучала чарующая песенка, и на скате соседней крыши, сияя ослепительно белой шерсткой, показалась прелестная кошечка. Шпигель мгновенно забыл о нависшей над ним угрозе неминуемой смерти и в ответ на пленительную мелодию затянул самую прекрасную из своих кошачьих серенад. Он поспешил навстречу красотке и вскоре вступил в жаркий бой с тремя пришлыми котами, которых своей отвагой и яростью обратил в бегство. Затем он пламенно и почтительно изъяснился даме в любви и стал проводить у нее дни и ночи, нимало не думая о Пинайсе и даже не показываясь у него в доме. В чудные лунные ночи он пел без устали, как соловей, гонялся за своей белоснежной возлюбленной по крышам и садам, не раз в пылу любовных игр или в схватке с противниками скатывался с высоких крыш и падал на мостовую, но тотчас вскакивал, отряхая свою шкурку, и снова без удержу предавался дикому разгулу страстей. Часы безмолвия и стенаний, сладостные излияния чувств и безумство гнева, нежные беседы наедине с обольстительницей, остроумный обмен мыслями, козни и проказы, внушаемые любовью и ревностью, ласки и драки, упоение счастья и муки злосчастья - все это не давало влюбленному Шпигелю опомниться, и к тому времени, когда лик луны совершенно округлился, страсти и треволнения до того извели его, что он имел такой жалкий, отощавший и взлохмаченный вид, как никогда. И как раз в это время Пинайс крикнул ему из слухового окна: "Шпигель, милый Шпигель! Где ты? Зайди-ка на минутку домой!".
Шпигель распрощался со своей белоснежной подружкой, которая, весьма им довольная, с надменным мяуканьем пошла своей дорогой, и, приняв гордый вид, направился к своему мучителю. Тот спустился в кухню и, пошуршав договором, сказал: "Идем, Шпигель, идем, милый Шпигель!". Кот последовал за ним и, худой, лохматый, но все же воинственный, уселся в кухне чернокнижника против него. Увидев, как постыдно его лишили условленного барыша, господин Пинайс вскочил, словно ужаленный, и в бешенстве заорал:
