— Помню, — сказал Фабель, который на заре карьеры принимал участие в этом расследовании.
Участие юного комиссара было весьма условным, но имя жертвы он запомнил хорошо. Хельга Кирш тринадцати лет была изнасилована и убита. Ее тело обнаружили в высокой траве рядом с велосипедной дорожкой. Для того чтобы схватить убийцу, потребовались год и расследование убийства еще одной девочки.
— Со времени исчезновения и до момента обнаружения тела в школе царила какая-то странная, жутковатая атмосфера. Нам казалось, что кто-то похитил какую-то крошечную часть здания. Мы не могли установить, какую именно, но ее отсутствие ощущали. После того как Хельгу нашли, осталась печаль. И чувство вины. Лежа ночью в кровати, я пыталась вспомнить, говорила ли я с ней когда-нибудь, улыбалась ли ей и общалась ли вообще. Всего этого не было, но эти чувства печали и вины вынести было легче, чем ощущение чьего-то отсутствия. — Анна отвернулась и посмотрела через окно на покрытое свинцовыми облаками небо. — Я помню, что говорила об этом с бабушкой. Бабушка вспомнила о временах Гитлера, когда была еще девочкой. Она рассказала, что они чувствовали, зная, что кого-то из их знакомых должны в эту ночь арестовать нацисты… иногда это были целые семьи, занимавшие в мире свою нишу. Образовывалась пустота, которую нельзя было заполнить даже известием о смерти.
— Представляю, — сказал Фабель, хотя представить это на самом деле не мог.
Национальность Анны (девушка была еврейкой) не играла для Фабеля никакой роли при приглашении ее в свою команду. Национальность коллег просто не регистрировалась радаром Фабеля. Но иногда, как, например, в этот момент, он, сидя напротив нее за письменным столом, вдруг начинал видеть в себе немца-полицейского, а в ней — девушку-еврейку, и груз истории невыносимо тяжким бременем опускался на его плечи.
— Простите, — повернувшись к нему лицом, сказала Анна. — Не знаю, что на меня вдруг нашло. Я идентифицирую девушку, шеф. Идентифицирую обязательно.
Когда Анна вышла, Фабель достал из ящика письменного стола альбом для эскизов, положил его на стол и открыл. Некоторое время он молча смотрел на белый лист плотной бумаги. Совершенно чистый. Очередной символ только начинающегося дела. Фабель использовал эскизные альбомы вот уже более десятка лет. На этих предназначенных для творческой деятельности блестящих, плотных листах Фабель суммировал записи из блокнота, расшифровывал имена и фамилии, фиксировал события и места, соединяя все эти сведения прямыми линиями. Это были его личные этюды. Его наброски общей картины убийства, которую он потом детализирует и оживит игрой света и тени.
