К 19 часам на площади собралось более 40 экс-депутатов Триединой России, некоторые из которых пришли вместе со своими помощниками и охранниками. К ним присоединилось еще около полусотни чиновников. Общее число собравшихся незначительно превышало полторы сотни человек. У всех остальных, по-видимому, нашлись на это время более важные дела, а некоторые просто испугались.
Кусакин поднялся на трибуну, которую загодя установили рабочие, привезенные его помощниками, и начал свою гневную обличительную речь. Он говорил о нарушении принципов демократии, свободе слова и таких общемировых гуманитарных ценностях как толерантность, частная собственность, тайна банковских вкладов. О том, что кучка отщепенцев узурпировала государственную власть в стране, и покусилась на святое – демократию.
Лидер Триединой России был выбит из привычной колеи и не знал, о чем следует говорить в данной ситуации. Обычно он льстиво поддерживал все без исключения заявления и инициативы руководителей государства. Партия власти, опирающаяся на всю мощь государственного аппарата, расслабляется и не может адекватно отреагировать на ситуацию, в которой она лишается привычной опоры и поддержки сверху. Последние несколько лет Кусакин считал ниже своего достоинства вступать в полемику с руководителями оппозиционных партий в прямом эфире. А может быть, дело было совсем в другом. Один из его оппонентов, бывший коллега, слыл записным краснобаем и демагогом, который мог без всякой подготовки заливаться соловьем на любую тему. Второй тоже никогда не лез за словом в карман, а вдобавок мог безнаказанно оскорбить и унизить. Третий просто был значительно умнее.
Туристы, которые прохаживались по Манежной площади группами и поодиночке, иногда останавливались, и некоторое время слушали оратора. Потом, разочарованные пустотой и бессмысленностью услышанных фраз, продолжали свой путь. Некоторые фотографировались на фоне кучки, которую даже иностранные корреспонденты не рискнули назвать толпой в своих последующих репортажах.
Группа единомышленников, окружающая трибуну медленно, но непоправимо редела. По одиночке и группами триединоросы покидали мероприятие. Когда Кусакин, выкрикнув напоследок пару наиболее звучных, но малопонятных лозунгов, закончил свое выступление, трибуну окружало около двадцати наиболее стойких и преданных соратников. Сменить его на трибуне желающих не нашлось, Кусакин некоторое время колебался, порывался что-то сказать, но не решился, плюнул, махнул рукой и пошел к машине. Охранники устремились за ним, а следом двинулись и все остальные.
