— Говорили мне, из верных рук, — сказал прокурор, — что в Москве уже есть детектор. Надевают человеку шлем, велят петь в уме мотив песни — а динамик отображает тот же мотив в голос.
— А когда человек мысли думает? — шевельнулся Крабов.
— Это еще нет, не подработано. Но дойдут, наука дойдет, вопрос нескольких лет, говорят.
— Паршивое дело…
— Конечно, следовательская и судебная практика облегчается. Многое облегчается. Почему, изобретение полезное.
— Гм. А что, если тебе вложат шлем на башку?
— Что: мне? Мне нечего скрывать.
— Да. Мне тоже… Однако, душно здесь. Тебе не страшно?
— Чего?
— А что сейчас явится привидение. Заведующая птицефермой с топором в голове, Савин ее пригласил же, и объявит нам нечто…
— Перестань, дурак.
— Сам дурак, хоть и прокурор. Слушай, я тебе загадаю армянскую загадку. Что такое: снизу пух, сверху страх? Это прокурор лежит на перине.
— Во-от с такой бородой, невежа, — раздраженно сказал прокурор. — Я слышал это еще пацаном… Бр-р!
— Что?
— Ничего, вспомнил, что был пацаном. Вообрази себе, что я был нормальным и совсем не толстым в детстве… Посмотреть было отнюдь не противно. С ума сойти, был ведь. Учился в школе номер шестнадцать. Тьфу!.. Боже, эти утки меня с ума сводят, почему они так кричат?
Крабов рывком сел на постели.
— Слушай, без дураков, — сказал он решительно, — не нравится мне с этой фермой. И хромой этот сторож не нравится, и жена директора была заведующей.
— Не хочу я больше об этом деле, — капризно сказал прокурор. — Оно закрыто и меня больше не интересует.
— А я говорю: надо.
— А я говорю: не хочу.
— Надо! Есть такое слово: надо. Чему тебя учили в школе номер шестнадцать?
— Многому учили. Крабов… О, многому… Но я прошу тебя, давай прекратим разговор. Давай спать.
Крабов посидел без слова с минуту. Затем опрокинулся в подушку. Помолчав напряженно, они заснули. Время от времени прокурор чувствовал, как острые коленки начальника милиции препротивно бьют его в мягкий нежный живот. «И чего бы сучить!» — возмущался он во сне и обижался до слез.
Но потом все перевернулось, ему стало сниться, что это мать положила его в одну кровать с умершей еще в детстве сестричкой, которую он так любил, сестричка лепетала ему что-то неразборчивое, смеясь и шаля, ему стало так сладко, хорошо.
Приходил Савин, подтягивал гирю на часах, озабоченно говорил с Крабовым: нужно было кого-то срочно ловить, погружать в клетку, это повторялось много-много раз, но прокурору не хотелось расстаться с сестричкой, немыслимо было проснуться узнать, что стряслось, какая клетка: перед лицом счастья ему было на все, на все наплевать, только было жарко.
