Когда он вернется? Вернулся бы к вечеру, может, вышел бы опять во двор со своим голосистым баяном… Но разве не от нее, не от Зои, зависит возвращение Саввы? Может, она сама, перехватив Савву в степи, пошлет его прямо от Паливоды в какую-нибудь другую бригаду, прикажет мчаться туда как можно скорее, не заезжая в МТС…
И прикажет, и пошлет, несмотря ни на что.
Странно он к ней относится… «Кому-то растет невесточка!»
Не для кого-то, а для тебя хотела бы расти, Савва!
…Все сильнее припекает солнце. Пышет зноем двор, млеет слепящая, залитая хрустальным маревом степь.
IV
Шли дни, а дождей не было. Проходили где-то стороной, минуя Солончанскую МТС.
Карп Васильевич возвращался домой с каждым разом все более мрачный. Бывало, раньше придет — картуз у него на затылке, лицо сияет, а сейчас — козырек надвинут на самые глаза, и пыль на нем — хоть буквы пальцем выводи…
Однажды Зоя слыхала, как отец в кабинете пробирал приезжего доцента из института механизации.
— Что вы все ездите по мелочам, — гремел он на гостя. — Вы мне тучи приручите! Пора!..
Доцент что-то твердил в ответ, видимо возражал.
— Неправда, созрело! — не успокаивался отец. — Можно и нужно взять в свои руки движение воздушных течений… Доколе нам терпеть эту анархию в природе?
По вечерам уже не слышно было саввиных песен. Если он не выезжал, то по нескольку раз на день появлялся в конторе, злой, ощетинившийся — не подступись. Становился в дверях, опираясь плечом о косяк, и посматривал оттуда на барометр, висевший на стене между окнами.
— Снимите его, не то о ваши головы разобью! — угрожал Савва конторщицам.
Прибор действительно вел себя позорно. В то время как на земле все выгорало, барометр в конторе уже третий день показывал дождь.
Каждый по-своему глубоко переживал то, что причиняло боль всем.
По утрам, открывая в своей радиорубке окно, выходившее в степь, Зоя не видела там ничего утешительного. Чем дальше, тем больше степь теряла свои яркие краски, свою весеннюю свежесть. Уже начали проступать на ее зелени блеклые ржавые пятна. Воздух был насквозь сухой, даже на рассвете не выпадала роса.
Днем не только солнце — все небо, казалось, дышало зноем. Линяя, утрачивая свою голубизну, небо горело над головой — цинковое, белесое, беспощадное. А вдоль всего горизонта высились неподвижные, грязноватые стены пыли, предвестники далеких черных бурь.
Трактористы со своих палуб разговаривали с Зоей невесело, приглушенно. И сама она сидела среди своей аппаратуры, среди запыленных цветов и недочитанных книг, настороженная, все время как будто к чему-то прислушивалась. Иногда ей казалось, что где-то гремит, и она бросалась к окну. Но горизонт попрежнему был голый, ненавистный.
