Позже, когда подали кофе, Никита Сергеевич обращается ко мне через стол, спрашивает, сладкий ли пью.
— Сладкий, Никита Сергеевич, спасибо…
— Это мы вас должны благодарить, товарищ Шевчук. Из вашей свеклы сахар…
А дальше расспрашивает, сколько планирую взять в этом году с гектара.
— Вписала в соцобязательство четыреста центнеров, — говорю. — А может, выйдет с гаком. Желанье мое такое, чтобы всем нам всегда сладко жилось.
— Как захотим, так и будет, — улыбнулся Никита Сергеевич… — Все в наших руках.
Пообедали, встали из-за столов, — музыка играет, танцуй сколько хочешь… С генералом — два ряда орденов — гопака плясала.
Попраздновали в столице, спешим домой.
Дома хлопоты, тревога. Посеяли свеклу, а дождей нет.
Телефонирую в район агроному:
— Дайте нам дождя!
Приезжает он к нам, а мы в поле. Земля горячая, сухая, свекла моя не всходит. Села я на кочку и плачу. Спрашиваю агронома:
— Ждать нам дождя или нет?
А он посмотрел на тучки, потянул носом воздух и обещает нам:
— Завтра получите дождь.
И верите — на другой день и в самом деле пошел у нас дождь:.
Дружно взошли наши бурачки. Я уж им угождала, я уж их лелеяла, как грудных ребят. Спросите любой корешок — он помнит мою ласку. Коленки ободрала, ползая, пришлось наколенники сшить полотняные. А зато осенью сняла — четыреста тридцать центнеров!
В этом году хочу сама себя обогнать. И опыта у меня больше, и весна лучше: на той неделе славный дождик прошел. А у нас говорят: сухой апрель, мокрый май — будет жито, как Дунай!
Ага, вот он уже зарядился, второй раз залетает… Слыхали мы по радио, американские самолеты забрасывают крестьянам жуков-колорадов на поля. А у наших пилотов другая забота: опыляют наши плантации, чистят их от вредителей. Чтобы нам было легче, чтоб поле родило лучше.
Гудит, приближается… Быстрый, как сокол, а меня с высоты видит: белый платочек мой светит ему…
Вутанька в ту ночь была у моря, в своей рыболовецкой бригаде, и о том, что случилось дома, ничего не знала. Уже утром, когда бежала домой заняться по хозяйству, увидела на своей стене темные пятна.
Ночью кто-то вымазал ее хату дегтем: позор, мол, тебе.
Спокойно осмотрела Вутанька стену. Потом, недолго думая, засучила рукава и принялась скрести деготь ножом.
Соседки выглядывали из-за углов, громко сочувствовали:
— И откуда на тебя, Вутанька, такая напасть?
— Ха! — отвечала Вутанька. — Значит, еще не вылиняли мои брови, еще убивается по ним чье-то глупое сердце…
И продолжала скрести стену напевая.
