Но рано или поздно под защитой иноземных штыков верные сыны Франции вернутся в свое старое отечество, в страну Генриха IV и Людовика XIV.
Людовик XVIII и его двор находились в Хартвелле, милях в пятидесяти от Лондона. Людовик едва мог двигаться: слабые ноги с трудом несли грузное тело. Манеры его были любезны, речь изысканна; его превосходная память хранила стихи Горация и воспоминания о пережитых обидах и оскорблениях. Несчастья так и не сломили его: непроницаемая броня королевского величия защищала его от ударов судьбы. Он жадно искал новых придворных. «И все-таки он был всегда и везде королем, как бог остается всегда и везде богом». От этого немощного человека исходили гордость, достоинство, величие, наделявшие его властью над душами людей. Впоследствии даже генералы Бонапарта признавались, что тучный, до смешного неуклюжий Людовик XVIII вселял в них больший трепет, чем сам корсиканец, за которым они шли к победам и несчастьям.
Младший брат Людовика XVIII и будущий король Карл X, граф д'Артуа, глупец и интриган, был уже в годах и тратил свое время и свои деньги в Англии. Этот изысканнейший из родовитых французских изгнанников, в молодости знаменитый своим изяществом и своими любовными похождениями, был на самом деле безмозглым глупцом, невеждой и лентяем, целиком отдавшимся во власть своих прихотей и страстей. Царственная кровь Бурбонов струилась в его жилах, наполняя его сознанием собственного превосходства. Одному из своих друзей-англичан он откровенно сказал: «Я бы скорей предпочел быть кучером, чем королем Англии. Я не приму корону Франции ценой хартии или конституции — какой бы то ни было».
В чем заключалось превосходство Наполеона над этими двумя Бурбонами — Людовиком и Карлом? Его огромное превосходство заключалось в том, что он понимал очевидные истины, так часто скрытые от убогих, рожденных для королевской мантии и с детства приученных к мысли, что жизнь государств вращается вокруг их особы.
Наполеон был человек низкий, надменный, нечестный с другими и еще более нечестный с собой. Любовь, верность, преданность, критическое отношение к себе были ему чужды. Тем не менее он первый среди правителей Франции понял простую истину, что наука — не роскошь, которой империя может блеснуть перед миром. Он знал, что наука приносит и военный успех. Он хотел, чтобы гордость его империи — Политехническая школа — росла и процветала не только в мирное время, но и во время войны, ибо «не следует резать курицу, несущую золотые яйца». Властители царства математики становились у него герцогами империи и друзьями императора.
