13 февраля 1820 года в опере на улице Ришелье новые балерины танцевали в «Свадьбе в Гамаше» и «Венецианском карнавале». Пришли герцог и герцогиня Беррийские. Герцогине нездоровилось, и она пожелала уехать, не дожидаясь конца спектакля. Герцог усаживал ее королевское высочество в карету, когда на него со всего размаха наскочил какой-то мужчина и, не извинившись, убежал.
— Что за негодяй!
И сейчас же, в изумлении, в ужасе, герцог вскричал:
— Меня зарезали!
Его отнесли в вестибюль ложи, а потом, так как рана оказалась серьезной, — в кабинет директора. Вскоре появились герцогиня, «монсеньор», придворные, министры, врачи, связанный по рукам и ногам убийца, полицейский эскорт и, наконец, епископ.
Герцогиня истерически рыдала, мешая французскую речь со своей родной, итальянской. Когда вопли ее затихали, слышались звуки оркестра, далекие голоса певцов, аплодисменты публики. Потом этот неясный шум перекрыл монотонный голос: епископ читал латинские молитвы.
В углу комнаты «монсеньор» совещался с премьер-министром, следует ли вызвать короля. Отец умирающего утверждал, что придворный этикет не дозволяет королю войти в комнату директора театра. Герцог со стоном повернулся к отцу:
— Я желаю видеть короля.
Потом к жене:
— Успокойтесь, дорогая. Подумайте о нашем ребенке.
При этих словах люди подняли головы, переглянулись.
Епископ отпустил герцогу грехи.
— Я желаю видеть короля. У меня есть две дочери. Я хочу видеть дочерей. Да, вы не знаете. Пошли те за их матерью, мадам Броун.
Запинаясь, он назвал имя и адрес, которые, впрочем, давно уже не были ни для кого секретом. Послали за дочерьми.
Вскоре, проталкиваясь через набитую людьми комнату, появились гонцы с двумя испуганными девочками. Герцог им улыбнулся и не стал возражать, когда их вскоре увели.
Он быстро терял силы и только все повторял машинально:
— Хочу видеть короля.
В пять часов утра по узкой лестнице, ведущей в кабинет директора, с большим трудом втащили кресло короля. Вздыхали, кряхтели под тяжестью ноши слуги. Короля благополучно доставили к племяннику, и тогда герцог внезапно пришел в себя. Его речь стала внятной:
— Простите меня, дядя. Простите, умоляю вас. Усталый король с трудом перевел дыхание.
— Не нужно торопиться, сын мой. Мы еще поговорим об этом.
Ужас вспыхнул в глазах герцога вместе с последним проблеском жизни:
— Король не прощает меня. Его прощенье… не скрасит моих последних минут…
Это были последние слова герцога Беррийского. Врач попросил зеркало. Людовик подал ему табакерку, и доктор поднес ее к губам герцога.
