Сугоняев пришел домой измочаленный и жалкий.
— Со мной все покончено, — сказал он. — Приливная волна цунами подняла меня на свой гребень и шваркнула о дебаркадер. У меня сломан хребет!
И в трагические минуты Сугоняев не забывал щегольнуть образной фразой.
— Я больше не существую! — продолжал он. — Отныне я ничто.
— Зачем ты это сделал? — с великолепной наивностью спросила Инга Федоровна.
— И ты, Брут! — укоризненно молвил адвокат.
— Я не Брут, — сказала Ингушка. — Я всего-навсего молодая женщина. Я хочу жить. Мне надоело мытариться, нищенствовать…
— Ты нищая духом! — сказал адвокат. — Ты бросишь меня на обломках.
Адвокат почувствовал, что теперь ее не удержишь никакими, пусть даже самыми красивыми, чувствами и словами.
— Подлая ты баба, вот кто ты! — сказал адвокат и лег на тахту лицом вниз.
Ровно через месяц Инга Федоровна ушла от Сугоняева. Ею увлекся старик Палашов, известный среди адвокатов бабник и цивилист.
Все началось с посещения его квартиры. Палашов вознамерился познакомить Ингу Федоровну со старинной мебелью, с творениями Жакоба, Фишера и Шмидта. Грузный, начавший уже сдавать адвокат показывал Ингушке свои сокровища. В столовой стоял типичный ренессанс: затейливые стулья, буфет с карнизом, полуколоннами и объемной резьбой, изображавшей фантастических животных. В резьбе было на два пальца пыли.
— Нет хозяйки, — вздыхал Палашов, и его большие вислые, как у таксы, уши, поросшие седым мохом, раскачивались в разные стороны.
Старик Палашов намекал, что, помимо творений фабрикантов Жакоба, Фишера и Шмидта, у него еще кое-что припасено для любимого существа.
Инга Федоровна осталась у Палашова. Она подарила ему три месяца столь жаркой любви, что старик отправился путешествовать в те отдаленные края, где мебель человеку не нужна.
Жакоб и прочие ценности перешли к старой жене, так как Палашов из-за любовной горячки не успел оформить свои матримониальные дела.
Инге Федоровне пришлось съехать с квартиры. Она сняла угол. Наступили тяжелые времена. Несмотря на редкую красоту, на удивительное обаяние, на умение давать счастье близкому человеку, несмотря на природные данные и благоприобретенные качества, почему-то не находились охотники взять ее на свое иждивение.
— Что стало с мужчинами? — спрашивала она у Клаши, хозяйки угла.
— После войны они какие-то ненормальные, — отвечала Клаша, чтобы как-нибудь успокоить жилицу. — Они живут только для себя.
— Может быть, я подурнела?
— Вы писаная красавица! С таких только картины и пишут!
