— Так мы готовы выслушать тебя, Павел, — солидно и спокойно повторил свой педагогический призыв Тимофей Голованов. — Комсомольцы нашей группы хотят знать, какие выводы ты сделал из сегодняшнего обсуждения твоего поведения.
Пашка затравленно посмотрел на лучшего друга: групкомсорг Голованов олицетворял своим безупречным внешним видом полное соединение всех общественных и личных добродетелей. А студент Пахомов, в короткой куртке, грубошерстном свитере, помятых штанах и стоптанных ботинках, являл собой, конечно же, безрадостную картину самых глубоких противоречий между началами общественными и личными.
Пашка отвернулся от Тимофея… Оля Костенко в синем своем платье с белым отложным воротничком грустно смотрела на взъерошенного Пахома. И было в ее взгляде какое-то новое, незнакомое Пашке выражение — затаенная женская тревога за него, Павла Пахомова, отъявленного прогульщика и разгильдяя. Оля словно опасалась чего-то, словно ждала от забубённого баскетболиста неожиданной выходки, и Пашке, увидевшему в Олиных глазах это новое выражение, вдруг сделалось очень горько на душе — ни разу в жизни еще не было так горько.
— Ребята, — выдавил из себя Пашка, — ребята…
Он вдруг быстро-быстро заморгал ресницами и отвернулся.
— Да хватит вам его мучить! — визгливо крикнула, ко всеобщему изумлению, маленькая Галка Хаузнер. — Ну, что мы отцы-инквизиторы какие-то, что ли? Он уже давно все понял, пускай на место идет!
Пятую французскую словно прорвало.
— Давай, Пахом, топай сюда! — рявкнул из-под потолка Юрка Карпинский.
— Измучили малого! — поддержал его справедливый Степан Волков.
— Кончай, Голованов, утро стрелецкой казни! — поднялся в последнем ряду Боб Чудаков.
— Диалектически надо подходить к человеку! — взвыла Светка Петунина. — Когда Лев Толстой…
— Долой Голованова! — яростно перебил ее Рафик Салахян. — Это он, бюрократ, во всем виноват!
— Садись, Павел! — сделала энергичный жест рукой Сулико Габуния. — Что ты там стоишь?
— Пахомов, ну скажи хоть что-нибудь! — сердито требовала Изольда Ткачева вопреки своему твердому правилу не волноваться и не проявлять эмоций ни при каких обстоятельствах.
— Он, может быть, не все понял головой, но зато все почувствовал сердцем! — доказывала грудным голосом взволнованная Руфа.
— Голосовать надо! — с итальянским акцентом закричал Фарид Гафуров.
— Верно, голосовать! — присоединился к Фариду Эрик Дарский.
— Пашечка, бедненький! — щебетали Инна и Жанна.
— Тише, товарищи, тише! — согнал за спину складки гимнастерки Леха Белов. — Все-таки дисциплину соблюдать требуется…
