Неожиданным затруднением оказался спуск в кабину. Лифтовыми проектантами становятся явно дистрофики или карлики. А может, это я нарастил массу сверх меры? Как бы там и тут ни было, мои плечи в люк едва-едва протиснулись. Натерпелся, думал уже резать края проёма, но всё-таки прочвякался вниз. Мордаха Карины тут же появилась в освободившемся отверстии. Ну, как такой лапочке не помочь спуститься? Тяжёлая, гадина!
Животинка, спрыгнув с рук, нервно вытаращилась на запакованные в униформу груды мяса, наваленные под самым её носом. Однако, следуя отданной команде, замерла как вкопанная у меня за спиной. Хотя ей наверняка нелегко держаться. Специально не кормлена трое суток — рефлексы с голодухи срабатывают быстрее и лучше.
А лифт тем временем продолжал спускаться. Хватит времени перезарядить стволы, не прибегая к примочкам на штанинах комбеза; их срок ещё наступит. Сердце кувалдой молотилось в груди. Невыносимо в подобном состоянии просто торчать на месте и ждать. Слегка подташнивало от этого застоя, неизрасходованные «гигаватты» выделившейся энергии вынуждали тело спонтанно содрогаться.
Наконец-то кабина остановилась. Ожидаемого «дзын-нь» и в помине не слышно. Ещё бы — техника-то нашенская, к тому же антикварная. Так и захотелось отыскать взглядом табличку «Сделано в СССР». Хотя в Союзе такие лейблы вроде не цепляли, и без них всем тогда было ясно и понятно, где и кем сделано... Створки дверей расползлись в стороны, очень ме-е-едленно, будто это их движение сейчас виделось в режиме замедленной киносъёмки. За ними в хорошо освещенном помещении рядом с пультом стояли четверо в униформе эмчеэсников.
Все они втыкали в дисплей мультимедийного терминала, водружённый на столике, метрах в пяти от поста дежурного. Шла сетевая трансляция возобновлённого кубка Европы. Судя по раздавшемуся в этот миг восторженному воплю комментатора, матч финальный, и противника рвала в клочья объединённая суперкоманда «Динамо-Спартак». Этой игре никакие капризы моды нипочём. Хотя лично я бы «Зенит» предпочёл в финале...
Бойцы расслабили булки на боевом посту. Да уж, болельщик — от слов «неизлечимо больной». Охранники махали руками, подпрыгивали, орали от радости: ещё бы, три—ноль в нашу пользу... И всё же тот из москвичей, что стоял ближе всех к «верхнему» лифту, зыркнул краем глаза в мою сторону. Шустро сообразил, гад! Молча ломанулся к пульту под прикрытием широких спин товарищей, которым и досталась первая выпущенная мной очередь.
