Строматы-самолеты следов не оставляют
Однако мы знаем, что это понятие следа разрушает это имя и что если все начинается со следа, то никакого «самого первого следа» не существует.
Жак Деррида
«Его прощальное письмо сначала показалось мне безумной драматургической идеей. Фальк питал слабость к такого рода эстетическим экспериментам. Он и жил, и любил в порядке экспериментирования. А я, разумеется, подыгрывал. Нет. Я не ощущал себя вышедшими в тираж театральными подмостками. Я всегда ждал, жду и сейчас некого тайного знака — сигнала к выходу. Я могу играть все, что угодно, и готов к этому. Возможно, речь идет о пьесе с несколько иными пространственными и временными измерениями. Фальк всегда являлся для меня оборотной стороной пространства-времени. Он каким-то особым, присущим лишь ему способом стирал границы между временем и вечностью. Поэтому он где-то сумел все пережить. Такой человек не может просто взять, да и умереть. Что касается меня, я вполне готов и репетирую этот безмолвный текст. Даже если мне придется вечно ждать и репетировать».
«Вы себе такого сына не пожелаете. Это было несчастьем, что я тогда унаследовал библиотеку отчима. На таком мягком, словно воск, мальчике, как Фальк, множество книг может оставить дурные отпечатки. Он непрерывно стремился побольше узнать и поумнеть. И почему только я не выгнал его из библиотеки и не продал все книжки? Было бы куда лучше, если бы я взял бы его к себе в дело, по крайней мере из него бы получился честный бухгалтер».
«Разумеется, мне жаль так внезапно расстаться с моим лучшим покупателем. Но это внезапное прекращение наших деловых отношений представляется мне в то же время и весьма захватывающим. Скорее всего я повстречался с последним книжным червем. Ведь будущее, и, чтобы понять это, вовсе не обязательно быть футурологом, породит лишь компьютерщиков. Не могу взять на себя смелость утверждать, что он обладал характером, поскольку их было у него масса. Стоило ему прийти ко мне в магазин, и сразу же по нему было видно, что за буквы впечатались в него и что за книгу он прочел. Когда он впервые появился у меня в магазине, я в точности помню, что он произвел на меня впечатление хоть и начитанного, но все же до крайности неопытного человека, будто чистый лист бумаги — бери да пиши, что тебе вздумается. Но после часов, проведенных на той стремянке, после рытья в книгах буквы въелись в него, как пыль. Для меня эта история предельно ясна: он превратился в последнюю из прочитанных им книг и сейчас валяется взаперти на полке какой-нибудь библиотеки. Надеюсь только, что напечатан он на кислотоустойчивой бумаге и не превратится однажды заживо в прах».
