До свадьбы у меня было несколько встреч с Селией — каждый раз под надзором короля; моя невеста была так пылко влюблена (об этом говорил весь Лондон), что ни на секунду не сводила с его лица своих карих глаз. На этих свиданиях я прекрасно понимал, что мое присутствие здесь лишнее, но всячески подавлял эту мысль: меня очаровали карты Норфолка, на которых король показал мне поместье Биднолд и прилегающие к нему земли.
Насколько смог, я рассмотрел на этих мимолетных встречах свою невесту: около двадцати лет, очень хорошенькая, черты лица мелкие. Бледная, чистая кожа. Руки маленькие. Светло-каштановые волосы убраны с помощью лент назад и оттуда свободно падают локонами на плечи. Плоская грудь, узкая ножка. Выражение лица спокойное, как у ее отца. Отдавая должное ее неброской красоте, я с облегчением отметил, что она совсем не в моем вкусе: слишком изящна, слишком прямо держится, слишком целомудренные изгибы тела. Рядом с Рози Пьерпойнт (несмотря на изобилие женщин при дворе, я не находил в себе сил порвать с этой озорной распутницей) Селия выглядела бы как мышка рядом с кошкой. В любовных забавах мне нужен хищный клюв и острые когти. Я люблю жаркую схватку, чуть ли не потасовку. Пассивность, которую я видел в Селии, делала ее в моем порочном воображении существом совершенно бесполезным.
Вы спросите, как прошла моя брачная ночь? Что ж, в свое время узнаете, скажу только, что ни у кого в Англии не было второй такой. Но сначала я должен рассказать о поездке в Биднолд вместе с королем и Селией.
Барский дом, выстроенный при Якове I[14] и окруженный крепостным рвом, стоял посреди обширного парка, где мирно паслись маралы. Внутреннее убранство дома было простое и унылое, оно отражало пуританские вкусы ее прежнего незадачливого владельца, Джона Лузли, эсквайра. Скучный интерьер удручил меня, но в то же время пробудил фантазию: я решил, что изменю эти мрачные комнаты — пусть в малиновых и красных тонах, в охре и золоте, в буйстве красок и света отразится моя необузданная, не знающая удержу натура. Я все здесь переделаю. Распахну двери этого дома, и его новый облик раскроется перед всеми, как сложнейшая анатомия скворца раскрылась предо мною в луче света, проникающего из люка в угольном погребе.
Во время первого посещения Биднолда я, оставив короля и Селию одних (они благопристойно восседали на тюдоровской скамье), переходил из комнаты в комнату, и зрелище моего будущего дома гак распалило меня, что я скинул камзол, развязал пояс и бросил их куда попало. Мой дом! А я-то думал, что придется всю жизнь ютиться в крошечной квартирке. Теперь же у меня тридцать комнат — есть где развернуться. В одной почти круглой комнате в Западной башне я непроизвольно взвизгнул от восхищения — так прекрасно было это помещение; я не знал его предназначений да и не интересовался этим, но сразу понял, что его можно довести до совершенства. Казалось, именно здесь, в Биднолде, я получил то, что Гарвей называет «восхитительным пиром ума». И это был
