Мне его даже жалко стало, но я одернул себя: это враг! Жестокий убийца и предатель.
Бледный подозрительно осмотрелся, стал прислушиваться. Так длилось целую минуту, и я замер, стараясь даже не дышать.
Потом он успокоился, лицо его сделалось отчужденным. Бормоча что-то про себя, он вынул из кармана пальто моток тонкого провода и принялся разматывать его.
Я дал ему время, чтобы самоуглубиться – это тоже входило в мой план, – поднялся и резко крикнул:
– Эй!
Я даже не думал, что эффект будет таким сильным.
Бледный зайцем скакнул в сторону, слепо ударился о ствол дуба и замер. Кровь отхлынула от лица, он смертельно побледнел. Затем кровь прилила, и он пунцово покраснел.
На секунду мне показалось, что я достиг своего гораздо более зверским способом, чем я сам хотел.
Потом ему сделалось лучше, но только чуть-чуть. Он вздохнул полной грудью и выдул воздух через рот. Положил руку на сердце, прислушиваясь к нему, и посмотрел на меня.
– Это вы?
– Да, – сказал я, выходя на поляну. – Добрый день.
Бледный махнул рукой, как бы отметая это, пошатываясь, сделал несколько шагов к индукционной катушке и сел на нее.
– Как вы меня окликнули, – сказал он потерянным голосом. – Если меня еще хоть один раз так окликнут, я не выдержу. – Он опять прислушался к сердцу. – Плохо. Очень плохо. – Потом посмотрел на меня. – Зачем вы здесь?
– Я хотел бы поговорить с вами. Разговор будет чисто идеологический, естественно. Следует выяснить ряд обстоятельств. – Я прошелся поляной и стал перед ним. – Во-первых, верите ли вы кому-нибудь?
Он вяло пожал плечами.
– Нет… Но какое это имеет значение?
– А себе?
– Себе тоже, конечно, нет. – Он задумался. – О господи, как это было ужасно! – Затем повторил: – О господи!
– Тогда зачем все это? – Подбородком я показал на размотанный провод, кольцами легший на траву. – Вы же понимаете, что без какого-то философского или хотя бы нравственного обоснования ваши усилия не имеют смысла. Другое дело, будь у вас общественное положение или необыкновенный комфорт, которые вы хотели бы защищать. Что-нибудь ощутимое, одним словом. Но ведь этого тоже нет. Чем же вы руководствуетесь?
– Чем? Страхом.
– Страхом?
– Да. Вы считаете, что этого мало?
– Нет, это прилично. Но ведь то, что вы делаете, не избавляет вас от страха. Нет же. Напротив, чем ближе вы к цели, тем страшнее вам делается. Вы сами это знаете. Иначе было бы, будь вы в чем-то убеждены. Хоть даже в чем-нибудь отрицательном. Например, в том, что усилия человека ни к чему не ведут. Что деяния людей – научные открытия, создание произведений искусства, подвиги любви и самоотвержения – что все это не может побороть извечное зло эгоизма. Хотя, строго говоря, такое мнение нельзя было бы даже считать убеждением, а лишь спекуляцией, бесплотной по существу, поскольку для того, чтобы вообще наличествовать, она должна опираться на то, что сама отрицает.
