— Вы вон командира спросите, он вам лучше меня расскажет. Все нормально было, Капитолина Сергеевна, живые ведь мы, а это главное…
— А что же ты, Витя, про девушку свою ничего не расскажешь? Про Катю?
Полковник, потянувшийся стряхнуть пепел, так и застыл в неудобной позе… Голова его втянулась в плечи, спина напряглась.
— А что про нее рассказывать, Капитолина Сергеевна, все хорошо… все хорошо. Жива Катя, жива и здорова. Жду, не дождусь, когда мы с ней встретимся… — сказал я, не поднимая глаз. — Жду и надеюсь…
— Вот и хорошо, Витя! Просто здорово! Как я за вас рада! Подарок-то твой ей понравился?
— Подарок? Капля? Понравился, Капитолина Сергеевна, — рюмка, наконец, хрустнула.
— Ой, Витя! Какой же ты неловкий! Подожди, подожди… сейчас я йодом… бинт нужен. Я сейчас!
Капу вынесло из квартиры. Степанов на меня не смотрел. Потом он глухо сказал: "Извини, Виктор…"
— Да ничего… Все поправимо… Все еще впереди. Пойду я, Иван Артемович, прогуляюсь… Душно…
— Сходи, конечно, сходи, Виктор. Но больше ты так не шути… Не надо.
— Как знать, как знать… — я закрыл порез платком. — А, может быть, я и не шутил, Иван Артемович, вот какое дело…
* * *
Когда я вернулся, никого в студии не было. Стол опять стоял у окна, все было убрано. Лишь приятные запахи все еще витали в комнате. На подоконнике стояли початые бутылки.
Я налил себе полстакана коньяка и стал неторопливо потягивать его, уставившись незрячими глазами в окно.
Вот так вот, Катя… Помнят о тебе, интересуются… И я тебя помню… Кстати, а куда это пропал Воронов? Свои условия найма я ему высказал, что же он молчит? Начальство еще не решило, что ответить сверхнаглому кандидату на должность в Службу? Или ждут, когда немцы мне ногу оторвут для сговорчивости? Ну и черт с вами, сволочи! Закурить, что ли? Нет, не буду.
Тут приглушенно стукнула входная дверь, и в студию вошел полковник Степанов. Увидев мой вопросительный взгляд, он пробурчал: "Капитолину Сергеевну провожал…" Я продолжал удивленно смотреть на него.
— Не пялься, Виктор, не смотри на меня удивленными глазами. Да, семью я потерял, в первый месяц войны и потерял… Да, остался один… Но я не Бобик, которого за веревочку привели на случку… Не хорошо это, не по-людски… Да и женщина она хорошая, замечательный она, скажу я тебе, человек! Нельзя так… Нехорошо это… Грязно.
Он походил по студии, провел рукой по переплетам книг на полке. Потом подошел ко мне и закурил.
— А ты пьешь? Не стоит, не залечишь… Хотя, плесни и мне! — обреченно махнул рукой полковник. — Оба мы с тобой жизнью ушибленные, Виктор… Души покалеченные… Но жить-то надо. Жить надо дальше, Виктор. Вот такие дела, пилот. Ну, давай! Не чокаясь…
